Через шесть часов после того, как столица осталась позади, я съехал с шоссе и пустился по разбитой дороге. Чем дальше она уходила от магистрали, тем хуже становилась. А за несколько километров до посёлка Ветреный Утёс совсем потеряла асфальтное покрытие и превратилась в расхлябанную грунтовку. Но я упорно прорывался дальше, пока не добрался до места назначения.
Ветреный Утёс был одним из тех многочисленных посёлков на бескрайних просторах России, которые выживали не пойми как и неизвестно зачем. Чахли в запустении оставленные дома, разваливались чуть в стороне два закрытых тридцать лет назад завода, поросли густым лесом поля и спрятались под землёй останки совхоза. Год за годом людей здесь становилось всё меньше, редел частокол дымных столбов, а на разбитых улицах почти совсем не встречалась молодёжь. Да и по праву. Делать тут было нечего уже в дни моей юности, так к чему оставаться и чего ждать?
Я протиснулся по дороге мимо рядов запущенных дворов, где разрослись сливы и яблони, а сорная трава вымахала едва ли не с человеческий рост. Каждый третий столб, растеряв провода, догнивал на земле, каждый второй покосился и норовил рухнуть от малейшего дуновения. И ни души, только лай собак.
Несколько раз, заприметив знакомый домик, я вспоминал имена давно почивших людей. В розовой избушке с большим крыльцом, что спряталась в глубине грушевого сада жила баба Дуня. Гоняла нас с ребятами граблями, когда мы среди ночи пробирались на её участок и обтрясали деревья.
Или вот, красный домишко с резными ставнями. Тут жил дед Макар, однорукий ветеран Великой Отечественной. Как потерял в войну всю семью, так и оставался с тех пор в одиночестве. Однажды дал мне, четырнадцатилетнему пацану, попробовать самокрутку с самосадом. Ох и ядрёная махорка оказалась, на всю жизнь желание курить отбила.
А вот и пятистенок с дырявой черепичной крышей. Здесь жила тётя Люба с тремя сыновьями, которых любовно называла охламонами. Все трое рано покинули родной поселок и быстро потерялись где-то между Челябинском и Новосибирском. Сама же тётя Люба так и не опомнилась от горя. Она часто выходила на середину дороги в длинной ночной рубахе и до самого рассвета вглядывалась вдаль, ни на кого не обращая внимания. Теперь крыша в её доме окончательно провалилась, а уж что случилось с самой тётей Любой оставалось только гадать.