«С ними все кончено, – ответил я, стараясь даже не думать о том, что их останки сгорели в кухонной печи. – Но остались еще отец и брат, с ними надо разобраться», – добавил я с опаской: вдруг он вспылит?
Я хотел поскорее покончить с этим делом и обо всем забыть. Но Лестат сказал, что отца и брата уже нет в живых: сегодня к ним на ужин пожаловала смерть, забрала свое и помолилась за упокой их душ.
«Вино, – проворчал он и провел пальцами по губам. – Они были пьяные. По дороге домой я выстукивал тростью по оградам забавную мелодию. – Он рассмеялся. – Но я не люблю вино. У меня от него голова кружится. А у тебя?»
Он посмотрел на меня, и я вынужден был улыбнуться в ответ, чтобы не испортить ему настроение. Вино развеселило его, он смотрел на меня спокойно и добродушно. Я наклонился и прошептал: «Я слышу шаги Клодии. Будь с ней помягче, все уже позади».
Отворилась дверь, и она вошла. Ленты ее шляпки развязались, маленькие ботинки облепила грязь. Я настороженно следил за ними – Лестат лежал и ухмылялся, она, казалось, его не замечала. Клодия прижимала к груди букет белых хризантем, такой огромный, что рядом с ним казалась совсем маленькой. Она тряхнула головой, шляпка упала на ковер; золотистые волосы рассыпались, в них запутались белые перья хризантем.
«Завтра День Всех Святых, – сказала она мне. – Ты помнишь?»
«Да, конечно», – ответил я.
В этот день все набожные жители Нового Орлеана отправлялись на кладбище приводить в порядок могилы любимых и близких. Они белили оштукатуренные стены склепов, обновляли надписи на могильных плитах, осыпали надгробия цветами. Как раз неподалеку от нашего дома было кладбище Сент-Луи. Там хоронили самых знатных людей Луизианы, там лежал и мой брат. Возле могил стояли маленькие чугунные скамейки, чтобы можно было посидеть и поговорить об ушедших близких, встретиться с другими семьями. Это был большой праздник. Праздник смерти – на взгляд досужего чужестранца, а на самом деле – торжество будущей жизни.
«Я купила цветы», – тихо и загадочно сказала Клодия. Ее непроницаемый взгляд не выражал ничего.
«Для тех двоих, что ты оставила на кухне, надо полагать!» – злобно сказал Лестат.
Она впервые обернулась в его сторону, но ничего не ответила. Только молча разглядывала его, точно никогда раньше не встречала. Потом сделала несколько шагов к кушетке и снова остановилась. Я шагнул вперед, кожей чувствуя ярость Лестата, ее холодное презрение.