– Они пришли за вами, – сказал Маут Амут. – Нападавшие искали вас.
Каден остановился на ступенях, оперся на перила, перевел дыхание и покачал головой:
– Наверняка вы этого не знаете.
Амут шагал через две ступени, не замечая тяжести блистающей эдолийской брони. Только на следующей площадке он заметил, что Каден отстал.
– Приношу извинения, первый оратор, – с поклоном проговорил он. – От стыда я сделался нетерпелив.
Стражник остановил взгляд на ступенях, положил кисть на рукоять большого меча и стал ждать. Как бы ни был взбудоражен, первый щит эдолийской гвардии оставался жестким, как мраморное изваяние, весь из прямых углов и приличий. Застывший в ожидании, пока Каден соберется с силами, он казался высеченным из камня или выкованным из стали.
– Не ваша вина, что я так раскис, – снова покачал головой Каден.
– Лестница Интарры тяжела даже для закаленных мужчин, – заметил Амут, не шелохнувшись.
– До моего кабинета всего тридцать этажей, – возразил Каден, принуждая ноги шевелиться.
Он одолевал этот подъем ежедневно, но всегда неторопливо. С каждым месяцем все медленнее, сообразил он сейчас. А Амут ни разу не дал себе передышки после выхода из палаты совета, и уже на десятом этаже у Кадена загорелись мышцы ног. Он угрюмо приказал себе на время забыть, что намеревался подняться куда выше тридцатого этажа.
– В те времена, когда я жил с монахами, – припомнил он, снова останавливаясь на площадке рядом с Амутом, – такой подъем был бы мне за передышку.
– Вы – первый оратор республики. У вас есть дела поважнее, нежели гонять себя по лестнице.
– Вы – первый щит эдолийской стражи, – возразил Каден, – однако находите время каждое утро взбежать снизу доверху.
Он несколько раз видел, как тренируется этот человек: всегда до рассвета, в полном доспехе и с мешком песка за плечами, он топал по ступеням с застывшим в решимости лицом.
– Ежеутренние пробежки не помогли мне исполнить свой долг, – мрачно возразил Амут.
Каден повернулся к нему и принял строгий вид:
– Довольно вам извиняться. Я жив. Совет в безопасности. Сколько вы ни корите себя, это не прольет свет на случившееся.