Только и остается распахнутое кафе. И мы не прошли мимо. Взяли на троих шесть стаканов вина, один салатик и три котлеты. И были песни, и было море. Море удовольствия!
Потом моим друзьям захотелось жрать. Они поперлись в бурсу, в родную столовую. И я за ними.
Вход в училище у нас уникальный. Огромная двустворчатая дверь на углу здания расположена так, что при любом ветре поток воздуха закручивается и взмывает вверх. И в это время у девчонки, оказавшейся тут, юбка взлетает до головы. Называется это сеансом. И никакой кинотеатр с этим сеансом сравниться не может.
Пока мои обжоры отводили душу в столовой, я отирался у входа и любовался попками наших девочек. Трудно вообразить более приятное занятие. Можно было посетовать только на то, что для зрителей здесь не учли лавочку.
Вдруг слышу:
– Соболевский!
Оборачиваюсь – Лариса Васильевна, англичанка! И в упор на меня смотрит. Глаза черные, огромные – простреливают насквозь. Мне сделалось не по себе.
– Не стыдно под юбки заглядывать? – говорит и режет меня взглядом.
Я пробормотал:
– С чего вы взяли? Какие юбки?..
А сам, наверное, по пояс в землю ушел.
Она усмехнулась черт знает с каким смыслом и пошла к входу. И напоследок бросила:
– Ишь какой!.. Художник.
Я стоял, пришибленный и протрезвевший, раскрыв рот, смотрел ей вслед. И вдруг порыв ветра догоняет ее у самой двери, и ее широкая плиссированная юбка парашютом поднимается вверх. А она ее даже не придержала!.. Ножки белые, как из кости выточенные, без чулок. Узкие черные трусики прямо врезались между ягодиц. Я чуть не упал.
И тут она оборачивается и перехватывает мой взгляд!..
Мой день рождения, шестнадцатый в жизни!
Сижу в своей комнате с распухшими, как вареники, губами. Ночью лазили за черешнями к деду Бирюку, и я в потемках съел гусеницу.
И, пока я прячусь от людей, в голову приходят очень жизненные мысли. Это, наверно, естественно – я взрослею.
Странно сотканы отношения между людьми. Сплошное противоречие. Родители правы, но ты делаешь наоборот. Учителя умны, но ты их не слушаешь. Ты не хочешь того, к чему тебя склоняют, но сам не знаешь, чего хочешь.
Хотя, если поразмыслить, завтрашний день я начал бы так.
Во-первых, послал бы к чертям мастачку, плюнул на бурсу и всех преподавателей, за исключением, конечно, Александра Ивановича, Ларисы Васильевны и еще, пожалуй, Лидии Матвеевны, литераторши.