Драматурги из числа жюри говорят: хороший рассказ должен быть благозвучен! Ведь семейное чтение – это чтение коллективное, чтение вслух, чтение социальное и культурное.
А написание рассказов о своей семье – это мифотворчество, которое освещает жизнь последующих поколений.
Собирая в своих произведениях по крупицам подвиги дедов и отцов; описывая жертвенность, трудолюбие, преданность и любовь бабушек и мам, авторы не дают прерваться связи времен между поколениями.
«Культура мамы и папы – это среда, растящая и воспитывающая личность», – писал Павел Флоренский.
Родители создают миры для своих детей, и дети описывают их в своих рассказах, ведь в нашем конкурсе нет ограничений по возрасту для авторов.
Вот что пишет в своём произведении «Домоседка» самый юный автор этого сборника Родион Краев (12 лет):
«Я с мамой люблю ходить за руку. Да, я знаю, что большой. Знаю, что большие мальчики не ходят за ручку с мамами. Но так теплее… И да, я так хожу, когда рядом никого нет, то есть когда нас никто не видит из знакомых. Тепло её большой ладони передаётся моей. И на душе тепло».
По словам академика Александра Григорьевича Асмолова, «мама – это огромный мир, который очень важен и ценен… Роль мамы в жизни человека – это великая роль…, а когда люди рассказывают о маме, они имеют возможность очередной раз остановиться и подумать, сказав словами Андрея Вознесенского: „А на фига я топаю по этой земле?“».
И даже если мамы нет с нами, мы говорим ей «Доброе утро, родная!», открывая глаза, и, делая что-то, задаём себе вопрос: а что бы мама сказала на это?
Как писал один немецкий поэт, «сострадать могут люди, а сорадоваться – только ангелы», значит, мамы – это ангелы во плоти.
Старейший автор нашего сборника Ольга Александровна Яцунова (85 лет) из Ивановской области в своём рассказе «Молитва о маме» написала:
«Подскочила от ощущения неотвратимого несчастья: мама умерла. Помню это безмолвное внутреннее сиротство: нет, нет моей мамы! Вдруг словно шепнули мне в ухо: молись! Плач души не имеет слов. Я ткнулась лицом в угол и на коленях стала мысленно жалобно упрашивать, умолять, уговаривать оставить живой мою маму. Ни одного молитвенного слова, кроме „Господи!“ и маминого „Царица Небесная“, я не знала, но мне казалось, что – пока я прошу и плачу – есть надежда. Долго и горько всхлипывала и молилась моя душа…»