Вот именно.
И всё же.
Такая естественная странность была Сезонову противно подозрительна.
– Он не жаловался на здоровье. Ну, вообще-то в его возрасте как раз и надо жаловаться, но от него крайне редко услышишь, что что-то беспокоит… беспокоило. – Дарья вновь приложила ладонь к губам. – Он же с юности закаленный, как олимпийский спортсмен. Да что я говорю, Валер. Ты ведь сам его знаешь!.. Знал.
Они остались одни. Приглашенные на поминки распрощались, выразив последние слова соболезнования и поддержки родным Ковалева, и разошлись. Сестра Арсения вместе с мужем уходили последними. Дарья уговорила сына с дочерью возвращаться домой вместе с тетей. Брат и сестра протестовали, не желая оставлять мать одну в такой тяжелый для всех и в особенности для нее час. «Я ненадолго задержусь, оставьте нас вдвоем. – Уверяла детей вдова. – Мы немного прогуляемся. Валерий проводит меня прямо до квартиры, не волнуйтесь. Если уж совсем что важное, я на телефоне».
– Что написано в свидетельстве о смерти, какая причина? – спросил Сезонов.
– Кардиогенный шок. Обширный инфаркт.
Повисло молчание. Несколько метров они преодолели, не проронив ни слова. Первый звонок подозрения.
– У него же идеальное сердце, ну, для его возраста. – Пробормотал подполковник, не поверив в сказанное Дарьей.
– Вот в том и странно. Но – врачам виднее. Не я много лет в медицинском училась. – Вздохнула та.
– Смерть точно… не насильственная?
– Господи, Валер. – Дарья остановилась и со страхом посмотрела на Сезонова. Тот притормозил и тоже повернул к женщине лицо. – Почему ты спросил, почему ты так думаешь?
– Прости, извини, я… Я сам не свой. Это такой удар. Такая… неожиданность, так что я… – Попытался оправдаться Сезонов и почувствовал на своей руке легкое похлопывание пальцев: жест поддержки и утешения. Дарья вновь шагнула по асфальту, на котором размазался быстро таявший снег. Подполковник шел рядом.
– Вы были близки, я знаю. Прости, что сорвала тебя со службы, просто такие дни в моей жизни, что…
– Боже, Даша, да о чем ты, какие извинения. – Сезонов помотал головой и накрыл своей ладонью в перчатке руки женщины. – Сейчас это неважно. У тебя траур, весь мир перевернулся.
Опять молчание. Они прошли квартал и остановились на светофоре.
– У тебя в последние недели его жизни не было никаких подозрений, словно что-то… ну… не то? – осторожно спросил Сезонов, задумчиво встречая и провожая взглядом автомобили. – Хоть что-нибудь, любое, даже малое? Неестественное поведение. Частые задержки в гостях. Может, несвойственная замкнутость или, наоборот, нечто маниакальное…