– Листья всплыли, – говорит Гурлин, ища способ отвертеться от рутинной задачи, тягостнее которой для нее только отмывать от грязи шпинат. Но Харбанс это не по нраву, она указывает, что в них еще полно чернил. Они берутся за руки, образуя треугольник, и ступают друг за другом внутри чана, а листья индиго выскальзывают у них из-под ног. Вода, словно отвечая на вопрос, подымается до икр, и ноги начинают работать, вверх-вниз-вверх-вниз, буруны бушуют и брызжут, краска выдавливается наружу. Женщины не разговаривают, достаточно того, что нужно держать равновесие, вода медленно темнеет, их одежда тоже, индиго окрашивает им ноги, брызжет на живот и лицо, но они не сбиваются с такта: вверх-вниз-вверх-вниз, минута за минутой, и только когда солнце уже зашло и вовсю светит луна, они расцепляют руки и сгибаются пополам, отдышаться.
– Через неделю опять, – говорит Харбанс, пока они волокут чан на место, к стене дома.
– Типун тебе на язык! Наверняка уже хватит! – причитает Гурлин.
Мехар молча берет ломкое мыло у колонки и принимается оттирать голубые полосы на ногах. Все равно хозяйка Май. Она сама решит, когда пора покрасить свадебные простыни, запачканные кровью, и вывесить сушиться.
– Мехар! Надо развести огонь!
– Да, Май, – вздыхает Мехар, отставив ведро с молоком, и проходит в дом; в голове роятся беспорядочные мысли.
Когда она выгребает золу, является Май и пинает бочку с мукой, чтобы проверить, много ли девушки берут для себя.
– Вы втроем лопаете больше мужчин, – говорит Май. – В следующий раз берите вдвое меньше.
– Как прикажете. Но мы съедаем всего…
– Хоть одна из вас уже понесла? – спрашивает Май, своеобразно меняя тему.
– Нет, Май.
Смелее, подбадривает себя Мехар, замедляя движения.
– Наверное, первой должна родить Гурлин. Она же старшая.
– Эта дура не знает, как обращаться с чайником.
Мехар делает глубокий вдох носом и медленно выдыхает ртом.
– Она и замужем тоже за старшим?
Мехар поднимает глаза: Май буравит ее взглядом, в котором читается жутковатое веселье, и не произносит ни слова.
– Нам необязательно это знать, – быстро говорит Мехар, горько жалея, что спросила.
– А ты уверена, что я каждый раз посылаю одного и того же сына? – Май уже не просто весела, а хохочет. – Ну и вид у тебя!
Она гладит ее по голове – Мехар ненавидит это движение, ничего материнского в нем нет.