Сбившись кружком, мы сидим в клубах дыма,
крики, шепот и шум над столами.
Голоса – нежность, ярость и взрывы пронзительных звуков…
Жаркие лица скачут под лампами.
Обрывки – французский, японский, аннамский
[6], китайский
бурлят по углам.
Очки, сигареты, длинные патлы.
Кто-то читает письмо, кто-то – газету…
Задумчиво, с горечью или в волнении…
безмолвно…
…пунцовые губы разверсты,
и брызжут слова, словно искры.
За всяким печальным, непримиримым лицом,
за каждым прямым или согнутым телом
рисуется тень темной скорби.
Они кричат, и орут, и бушуют,
сердца их горят,
кровь вскипает…
Они – с востока,
японцы, аннамцы, китайцы,
Они –
обожают свободу и ненавидят войну,
из-за этого страждут,
из-за этого рвут себе душу,
обливаются потом,
умываются горькой слезой…
Стиснув кулак,
стучат по столу,
вопят,
ревом ревут!
Окна плотно закрыты,
за ними – тьма окружает,
капли дождя с болью стучат по стеклу…
Дом полон тепла,
тепло струится по лицам,
втекая в каждое сердце,
все дышат одним,
каждое сердце пылает одним и тем же огнем,
пылает,
пылает…
…
В этом мертвом Париже,
в эту мертвую ночь
на рю Сен-Жак, 61 – теплится жизнь,