Прокопович наконец согласился, и он ещё понаставил его, опасаясь, как бы тот по доверчивости натуры слишком не попался впросак:
– Как выручишь деньги, удовлетвори прежде себя, чтобы я ни копейки не был должен тебе, и свои деньги приберегай, ни в какие предприятия не пускайся, но, как будет время, повнимательней наблюдай за правильным ходом всего. Ты изумишься потом, сколько у нас есть путей обогатиться для изворотливого ума, принеся тем пользу и себе и другим. Однако после, после об этом. Ты пока в книжном деле опыту понаберись.
Попросивши достать себе на вечер Белинского, однако так, чтобы об этом никто не прознал, он помчался по Петербургу, встречая повсюду препятствия, едва заговоривши о деле, везде чуя и слыша неудовлетворение, даже тоску, эту болезнь всего нашего поколения. У Александры Осиповны читал. Читал два раза у Вяземского. Побывал у Дмитрия Егорьевича Бенардаки по насущному делу, мысль которого блеснула в Москве. Встретился снова с Белинским, именно тайно, именно в самом тесном кругу, единственно для того, что сильно желал знать его мнение о первом томе поэмы.
Виссарион Григорьевич оказался в совершенном восторге. В «Мертвых душах» ему виделось вечное приобретение русской литературы, именно то, что, как лучи солнца, попавшие в фокус стекла, сосредоточивает в себе общественное сознание, в одно и то же время возбуждая любовь и ненависть, восторженные хвалы и ожесточенную брань, полное удовлетворение и совершенное недовольство, но во всяком случае общее внимание, споры, толки и шум.
Тотчас вскочил и забегал по комнате, вскидывая тонкую бледную руку и от избытка чувства брызжа слюной:
– Словно освежительный блеск молнии среди томительной и тлетворной духоты и засухи нашего подлого времени, явилось творение чисто русское, национальное, выхваченное из тайника народной жизни. Творение столько же истинное, сколько патриотическое. Творение, беспощадно сдергивающее покров с действительности и дышащее страстной, нервной, кровной любовью к плодотворному зерну русской жизни, русской души. Творение необычайно художественное по концепции и исполнению, по характерам действующих лиц и подробностям русского быта и в то же время глубокое по мысли социальной, общественной, исторической…
Напряженный голос Виссариона Григорьевича вдруг оборвался, в тощей груди его хрипело и рвалось, точно кто-то драл кусок полотна, глаза сверкали, точно кому-то чем-то грозили. Он тяжело, порывами подышал, вытер пот, крупными каплями проступивший на лбу, и тем же напряженным голосом продолжал: