Елки-палки!
Чьи это там мигалки?
Она приплясывала, двигая ягодицами и дергая головой из стороны в сторону.
Гомер был изумлен. Он чувствовал, что сцена, разыгравшаяся перед ним, отрепетирована. Он не ошибался. Их самые ожесточенные ссоры чаще всего происходили именно так – он смеялся, она пела:
Елки-палки!
Чьи это глаза?
Как играют!
Сердце обжигают!
Как…
Когда замолчал Гарри, она тоже замолчала и упала в кресло. Но Гарри только собирался с силами перед решительным штурмом.
Он начал опять. Этот новый смех не был уничижительным, он был ужасным. Когда Фей была ребенком, Гарри наказывал ее этим смехом. Тут он достигал вершин своего мастерства. Один режиссер всегда вызывал Гарри с этим номером, когда снималась сцена в сумасшедшем доме или в замке с привидениями.
Он начинался резким звонким треском, напоминающим треск горящих дров, потом, постепенно набирая звучность, переходил в чистый лай и снова утихал, сменяясь похабным квохтаньем. После короткой паузы он взвивался до лошадиного ржания и еще выше, переходя в механический визг.
Фей беспомощно слушала, склонив голову набок.
Вдруг она тоже захохотала – невольно, просто чтобы заглушить звук.
– Гадина, – завопила она.
Она подскочила к кушетке, схватила его за плечи и начала трясти, чтобы он замолчал.
Он продолжал хохотать.
Гомер двинулся к ней, словно желая ее оттащить, но сробел и не решился до нее дотронуться. Она была такая голая под легким платьицем.
– Мисс Гринер, – взмолился он, причем его ладони исполняли какой-то сложный танец. – Прошу вас, прошу…
А Гарри уже не мог остановиться. Он схватился за живот, но хохот извергался из него. Снова началась боль.
Размахнувшись так, словно в руке был молоток, Фей ударила его кулаком в рот. Ударила только раз. Он успокоился и затих.
– Я не могла иначе, – сказала она Гомеру, когда он увел ее за руку.
Он посадил ее в кухне на стул и закрыл дверь. Она еще долго всхлипывала. Он стоял позади нее и беспомощно смотрел на мерно вздрагивающие плечи. Несколько раз его руки потянулись утешить ее, но он их обуздал.
Когда она выплакалась, он дал ей салфетку, и она утерла лицо. Салфетка была измазана ее румянами и тушью.
– Испортила салфетку, – сказала она, отвернувшись. – Простите, пожалуйста.
– Она была грязная, – ответил Гомер.
Фей вынула из кармана пудреницу и посмотрелась в зеркальце.