Подсобка с инвентарем в подвале. Дверь прохрустела на петлях, Людмила прошаркала вниз по неровным ступеням, пошарила руками по шершавой и почему-то мокрой стене и нащупала на стене выключатель. В тусклом свете лампочки слабого накала тень мётел разлохматилась по стенам. В дальнем углу стукнуло.
– Крыса! – Людмила чуть не кинулась вон, на волю. Потом представила понимающую улыбку Василисы. – Мамочка родная!
Уф, делов-то: взяться за черенок, приподнять и вытащить метлу из деревянного паза.
Сзади заскрипело. Людмила обернулась. Дверь впустила крупную мужскую фигуру и захлопнулась. Щёлкнул железный замок.
Люда узнала мужика: по кличке Кабан, имя не спрашивала. Не раз мужик присвистывал вслед, не раз она ловила на себе прилипчивый взгляд. Не раз за её спиной в компании рабочих раздавался липкий мужской гогот.
– Не дрейфь, Людка. Свои. Я за молотком, – говорит Кабан, а сам не двинулся с места. Крепкие зубы перетирают окурок:
Людмила замерла. Не мигая наблюдала, как приближается огонёк сигареты. И вот уже мужик глыбой нависает – зубы с жёлтым налётом.
– Красивая ты девка, Людка! В кино, что ли, сходим. Слышь?
И вдруг сильными руками взял за девичьи плечи. Сквозь дешевый одеколон пахнуло алюминиевой стружкой и чадом.
Людмила метнулась из сильных рук и, выставив вперёд метлу, попятилась.
– Уйди! – сухими губами процедила она. Сцепила зубы и удобней перехватила древко метлы. Всё обмерло и высохло – во рту, в горле. Прутья метлы вздрагивали у мужской груди в грязной спецовке. Люде вдруг представилось, будто держит она ружьё.
– Ты, Людка, не мудри, – окурок прожевался в другой угол рта. – Приласкаешь по-хорошему, не обижу.
Тут Людмила представила, так ясно, будто взаправду – вот Кабан на коленях, кадык ходит вверх-вниз. Она вбивает древко метлы в скособоченный рот, разлетаются прочь крепкие зубы. А потом бьёт и бьёт ногой обмякшее тело. С каждым ударом тело дёргается, хрипит, скулит. Кровь заливает глаз, щёку, плохо выбритый подбородок. В густой луже тонет окурок.
Ярость поднималась в ней, как газировка в стакане. Вдруг остро захотелось, чтобы мужик подошёл ближе, дал бы повод выплеснуть страх. Отомстить за бесконечно грязный асфальт, за чадящие трубы. За привкус алюминиевых тазов, что не отпускает и ночью.
Людмила вдруг испугалась саму себя – чувства, порыва. Казалось, что в глазах у неё темно от душной злобы, такой же давящей, как резкий спазм в животе.