Рана выглядела страшно. Настолько, что мой пустой урчащий желудок подскочил к горлу и весьма красноречиво «зарычал». Я дернула набрякшую от крови ткань с такой силой, что сломала два ногтя. Раненый заорал и отключился. И что я должна делать? Не водой же из лужи промывать чертово месиво, полное грязи и запекшейся крови.
– Чего орете? – сверху раздался недовольный голос. Черт, значит за нами следят. Прекрасно.
– Это я от радости. Счастье так свое выражаю, – гаркнула я. Тюремщик озадаченно засопел.
– Счастье?
– Ну да. А что? Здесь же прям санаторий. Влага морщины разглаживает, спать можно сколько влезет, пожрать бы. Хотя, нет, не корми меня, может я похудею. Ооооо. Точно. Наконец-то сброшу лишнее. Выйду отсюда красоткой. Как помнишь, в сказках? А нет, я перепутала, там в чаны ныряли с кипятком. А тут… Подозреваю и кормежка как в Мишленовских ресторанах предусмотрена.
– Эй, ты там флягой не прыснула? – горос цербера стал испуганным. Ого, значит им я нужна в уме и памяти. Убивать точно не собираются. Это обнадеживает. – Меня босс зароет, если ты умом повредишься.
– Боишься начальника? – вкрадчиво поинтересовалась я.
– И ты бояться будешь, когда познакомишься с ним, – фыркнул голос. – Так орали то чего? Или ты хочешь что-то? Так ты только скажи, я готов.
А вот эти сальные нотки в тоне чертова утырка мне совсем не понравились. Вот вообще. Черт, надо ж было так попасть.
– Эй, Леопарда, – простонал мой раненый сокамерник. Черт, я так увлеклась идиотизмом, что забыла про страдальца. – Я сдохну сейчас, пока ты беседы светские ведешь.
Точно. Блин.
– Надо, котик. Очень надо, – этот стон у нас песней зовется, мать его. Главное не перегнуть. Добавить в тон нотку обещания, загадки и…
– Прямо сейчас спуститься? У меня есть коньячок, и капуста с брусникой. Сам квасил.
– Да ты еще и хозяйственный. Ну мечта просто, – гавкнула я, подняв голову к окошку. – Только тут у меня сосед. Нам с тобой неудобно будет это самое при умирающем. И соломка мокрая. А коньяк давай, еще мне перекиси бы, шовный материал, хирургическую иглу, ваты, антибиотик, и анестетик какой-нибудь.
– Это не в моей импотенции, – голос надсмотрщика стал ледяным. Обиделся, похож. Да и черт с ним. – Мне надо у шефа спросить.
Тело на соломе хрюкнуло, услышав прекрасное выражение. А я озадаченно замолчала.