Решившись, видимо, первым заговорить о любви на языке науки, Фрейд полностью отдает себе отчет в неисчерпаемости и многоаспектности темы. Поэтому он останавливается только на нескольких проблемах психологии любви, примыкающих к более исследованной им концепции сексуальности. У австрийского психолога нет даже попытки определить понятие «любовь», его понимание этого слова приходится вышелушивать из его статей. Скорее всего, оно ближе к греческому Эросу – чувственной любви, – любви, вожделению, правда без присущей ей связи с размножением. В то же время, как он полагает, она начинается с семейной любви (любви между родителями и детьми, любви-нежности), которую греки называли сторге. Четкой границы между детской и зрелой сексуальностью у Фрейда нет, а соответственно, не различается любовь-нежность и любовь-вожделение. Фактически он рассматривает любовь как сторону сексуальности и не выделяет ее разновидности, тогда как в действительности понятие «любовь» выходит далеко за границы секса, и при научном изучении необходимо ее классифицировать. У греков их было еще две: любовь-дружба (филия) и любовь к богу и бога (агапе).
Не претендуя на многое, заметим: сексуальность и любовь не следует подводить под общий знаменатель. Состояние чувственной влюбленности чаще всего основано на росте вожделения (либидо, сексуальности) и непременно сопровождается усилением определенного комплекса чувств, тогда как сексуальность можно свести к определенному поведению, набору известных действий. К тому же способность к эрекции и оргазму отнюдь не тождественна способности любить (можно говорить о несексуальных формах любви, и вспоминается даже описание Хемингуэем в романе «По ком звонит колокол» чувственной любви, переживаемой импотентом).
Но заметим также, что еще и сегодня ученые в исследовании любви редко выходят за границы ее простого описания.
* * *
Фрейда часто объявляли провозвестником сексуальной революции в Европе середины ХХ века. И действительно, для этого много оснований: он стремился понять (не оправдать!) причины сексуальных отклонений, указывал, что в ослабленной степени их можно обнаружить у так называемых нормальных людей, избегал говорить об извращениях, пользуясь более нейтральным словом «перверсия», фактически признавал равенство различных сексуальных ориентаций, выступал против ханжеской сексуальной морали XIX века и за многообразие форм удовлетворения сексуального влечения и т. д. и т. п. Однако подобные убеждения не сделали мыслителя, воспитанного в традициях XIX века, глашатаем безудержной сексуальной свободы. Он предостерегает: в подобном случае секс и любовь резко потеряют в цене, что сделает жизнь людей, как это уже было в истории, пресной, безрадостной и пустой. Понизится, скорее всего, и желание рожать детей.