– Боюсь, мне уже надо идти, – он подошел к двери и старомодно поклонился. – Отец хотел, чтобы я ему помог.
– Конечно, Джон, – сладко улыбнулась Хильда. – Передавай привет мистеру Гэлбрейту.
– Передам обязательно, мэм. Не провожай меня, Мадаленна, – он победно ей улыбнулся, и она улыбнулась ему в ответ. – Только вот что, совсем забыл, – он резко повернулся. – мне же нужна будет бутоньерка!
– Не переживай, Джон, – рассмеялась Аньеза и подмигнула Мадаленне. – Думаю, дочка сможет тебе что-то подобрать у мистера Смитона, верно?
– Да, конечно. – и на этот раз Мадаленна улыбнулась так широко, что у нее заболели щеки.
* * *
– Не забудь, что на платье ты можешь потратить из своих денег не больше двадцати фунтов, Мэдди; и прошу тебя, подбери наконец что-то цветное, а не очередное серое и бесформенное! Это скачки, светское мероприятие, а не собрание садоводов у твоего мистера Смитона. Боги, – миссис Стоунбрук глубоко вздохнула и открыла флакон с иланг-илангом. – Не будь ты дикой, вышла бы в свет гораздо раньше, но твои манеры… Видят Небеса, я не могла позволить тебе появиться в Лондоне…
Бабушка проявила необычайную настойчивость, и если Мадаленна предполагала, что та отпустит ее в город ближе к пятнице, а то и в саму субботу, то миссис Стоунбрук освободила ее от всех обязанностей во вторник, и строго наказала этим же днем ехать в Портсмут за нужным платьем и соломенной шляпой.
Мадаленне пришлось встать в пять утра, чтобы вовремя полить газон, забрать очередные счета и провести наставительную беседу с прислугой, прежде чем миссис Стоунбрук благосклонно сказала, что та свободна до субботы и попросила еще по пути зайти в галантерейный магазин и отказаться от бумазейных салфеток в пользу шелковых, сообщить мистеру Рендольсу из книжного, что в их доме закончились чернила и бумага, а еще сделать большой заказ шампанского на конец августа – Бабушка готовилась к своему ежегодному приему, куда Мадаленна допускалась в качестве внучки и весь вечер стояла в углу комнаты, выслушивая неуклюжие комплименты в свой адрес и наблюдая за стрелками часов. Эти приемы могли бы быть куда интереснее, если все люди, собравшиеся в большой столовой, тайно бы ненавидели друг друга и мечтали занять чужое место, но вес они были уверены в своей собственной доброте и прятали неприязнь куда поглубже за милыми словами и улыбками.