В старших классах я смотрел на Дудочкину, когда она отвечала у доски, уже никак не примеряя к себе, – что толку? Нас, «малышей», всерьез не воспринимают.
– У Дудочкиной бедра широкие, – подметил как-то Щукин.– Ей рожать будет легко.
Стасик на моем месте, вероятно, пожелал бы, чтобы Дудочкиной, с такими ее задатками, не попался только кавалер, злоупотреблявший сигаретами «Вега». Я же пошел на поводу у Щукина и внимательно рассмотрел Дудочкину на предмет ширины ее бедер, прикрытых короткой юбкой школьной формы, однако ничего чрезмерного не углядел.
– А ножки – как у козы рожки.
Высокая, худощавая, и чувствовалось, она, в отличие от Селезневой, вширь не раздастся никогда.
– Жаль только, что плоская, – продолжил Щукин оценивать одноклассницу.
Ну, это он в сравнении с той же Селезневой. У Селезневой раньше всех из девочек класса наметились сиськи, на что тотчас обратил внимание мой сосед Рома (сын дяди Жоры). Старший брат Селезневой приходился Роме товарищем.
Я ринулся в бой! Из кожи полез вон, пытаясь приударить за взрослой девушкой, своей бывшей одноклассницей, Таней Дудочкиной, встреченной через три года после окончания школы, которая раньше была выше меня ростом – причем, во всех смыслах, пожалуй, – да и теперь вовсе не было уверенности, что до нее дорос. Тремя годами раньше подобное попытался проделать Стасик с Ларисой Печенкиной, и это окончилось для него провалом. Теперь – я. Однако увлечение Стасика и близко не стояло рядом с той дикой страстью, какой я воспылал к Дудочкиной!
Она слушала мои песни под гитару – я выкладывался на полную катушку. На квартире у Боба, где собралась наша вновь образовавшаяся компания, я танцевал с ней под группу «Воскресение» (как волновали эти песни!). Не на пионерском расстоянии, как когда-то в лагере с Ирой Тофиковой, а прижимая к себе по-взрослому, и Дудочкина не была против. На улице я обнял ее за плечи и с трепетом почувствовал, что ее рука легла мне на пояс в ответ.
Мы отправились в поход на природу, и там она, с некоторой заминкой, правда, как бы взвесив все окончательно, но уступила моему напору и позволила себя целовать.
– Балдеешь, Уремин? – спросила в палатке, когда лежали вместе, и я шаловливой ручонкой забрался ей под свитер, дабы проверить одно утверждение Щукина.
– Еще как! – ответил честно. Должен был признать, что где-то Щукин, может, и был прав, но в защиту Дудочкиной песня Высоцкого: