А кости я нашла после ливня, превратившего землю во дворике в лужу грязи. Решила хранить их в ведерке, в котором переносила мои сокровища, чтобы омывать их в баке с водой. Похвалилась находкой папе. А он: это, мол, куриные кости, или ребра, или останки какого-то питомца, которого, наверное, давно похоронили. Может, собачьи или кошачьи. Но скорее – куриные, ведь давным-давно, когда он был маленьким, моя бабуля держала курятник во дворе.
Такое объяснение меня вполне устраивало, пока бабушка не узнала о косточках и не стала рвать волосы на голове, причитая «ангелица, ангелица». Впрочем, скандал длился недолго и утих под суровым взглядом папы: он терпел бабушкины, как он их называл, «суеверия», но лишь до определенных границ. Его неодобрение с трудом вынудило ее успокоиться. Она попросила у меня эти косточки, и я их ей отдала. Потом бабушка отправила меня в спальню, и я чуть-чуть разозлилась, не понимая, за что меня наказали.
Но позже, в тот же вечер, она позвала меня и обо всем поведала. Сестричка моей бабушки была, кажется, десятым или одиннадцатым ребенком в семье; она не уверена в счете, ведь тогда детям уделяли меньше внимания, чем теперь. Умерла девочка через несколько месяцев после появления на свет – от лихорадки и диареи. Поскольку она походила на ангелочка, ее завернули в розовую ткань, посадили на стол, украшенный цветами, и подперли подушкой. Приделали маленькие картонные крылышки, чтобы она легче вознеслась на небо, но не стали набивать рот лепестками красных цветов, потому что мать, моя прабабушка, была в шоке: ей казалось, что они похожи на кровь. Всю ту ночь танцевали и пели, пришлось даже выгонять пьяного дядю и приводить в чувство мою прабабушку, упавшую в обморок от плача и жары. Молельщица из индейцев пела псалмы, и единственной платой ей стали несколько лепешек с мясом.
– Это было здесь, бабуля?
– Нет, в Салавино, в Сантьяго. Ну и жарища стояла!
– Значит, эти кости не девочки, раз она умерла там.
– Они самые. Я взяла их с собой, когда мы переехали сюда. Не хотела оставлять, потому что она плакала каждую ночь, бедняжка. Я подумала, что если она плачет рядом с нами, то как же она зарыдает в одиночестве, брошенная всеми! Вот и привезла косточки. Положила в мешочек и закопала здесь, на заднем дворике, поглубже. Даже твой дедушка не знал. Ни твоя прабабушка, вообще никто. Просто я слышала ее плач. Твой прадед тоже, но он притворялся глухим.