– Ах да! – припомнил брат Эдмунд. – Чуть не забыл. Брата Риса совсем доняла ломота в плечах и спине. Он прямо извелся от боли. У тебя осталось то растирание, которое прежде ему помогало?
– Найдется. Погоди, я сейчас тебе отолью, только бутылку достану.
Кадфаэль поднял с пола на скамью большую шестифунтовую бутыль и стал шарить по полкам в поисках склянки из темного стекла. Потом он осторожно откупорил бутыль и перелил в склянку темную, вязкую, маслянистую жидкость, распространявшую резкий запах. Закончив, монах снова закупорил бутыль деревянной пробкой, придерживая ее льняной тряпицей, старательно обтер горлышки обоих сосудов и бросил ветошь в маленькую тлеющую жаровню.
– Это средство хорошо подействует, особенно если отыщется кто-нибудь с сильными пальцами, чтобы втереть его и как следует размять больному суставы. Но, Эдмунд, обращайся с ним осторожно и ни в коем случае не подноси к губам. Это наружное средство, внутрь его принимать нельзя. И им опасно пользоваться, если на коже есть язвы, царапины или раны. Оно ядовито.
– Такое опасное? А из чего оно сделано? – с интересом спросил Эдмунд, поднося склянку к глазам, – вязкая жидкость всколыхнулась и растеклась по стеклу.
– Это корень одного растения – его называют борец или монаший капюшон, – вываренный в смеси льняного и горчичного масел. Очень ядовитый корень: достаточно проглотить чуть-чуть – и можно отправиться к праотцам. Так что будь повнимательнее и не забывай как следует мыть руки. Но для старых больных костей это лучшее растирание, оно чудеса творит. Его надо хорошенько втереть, и сначала больной почувствует покалывание и жжение, а потом боль быстро уймется. Ну как, больше ни о чем не забыл? А хочешь, я сам пойду с тобой в лазарет. Эту мазь нужно втирать глубоко, а я в этом деле поднаторел.
– Пальцы у тебя железные, уж я-то знаю, – отозвался брат Эдмунд, пристраивая склянку в суму, – на себе испробовал. Помнишь, когда ты меня растирал, я думал, что на мне живого места не осталось, а на другой день я уже был на ногах. Да, приходи, брат Рис будет тебе рад. Память его нынче подводит, он мало кого узнает, особенно из молодых братьев, но тебя он не забыл.
– Он припомнит всякого, кто заговорит с ним по-валлийски, – промолвил Кадфаэль, – приятно ведь услышать язык своей юности. Он в детство впадает, со стариками это случается.