Брат Конрадин, еще возившийся у самого основания лесов, едва успел отскочить в сторону и несколько секунд стоял ослепленный, недоумевающий, в облаке снежной пыли. Брат же Уриен, находившийся значительно дальше и уже было открывший рот, чтобы позвать заработавшегося напарника – стало быстро темнеть, – успел только крикнуть «Берегись!» и рванулся вперед, так что снежный ком краем задел и его. На ходу отряхиваясь и по колено утопая в снегу, они одновременно с двух сторон кинулись к брату Хэлвину.
Едва взглянув на него, брат Уриен побежал звать на помощь Кадфаэля, а Конрадин помчался в другую сторону – к монастырскому двору, где первого встретившегося ему монаха послал за братом Эдмундом, попечителем монастырского лазарета. Кадфаэль был у себя в сарайчике – закладывал на ночь дерном тлеющие угли в жаровне, – когда, громко хлопнув дверью, на пороге возник брат Уриен: его удрученный, встревоженный вид яснее ясного говорил, что принес он плохие новости.
– Поспеши, брат! – сказал он без лишних предисловий. – Брат Хэлвин свалился с крыши и разбился.
Кадфаэль, тотчас смекнув, что все расспросы лучше отложить на потом, молча схватил с пола последний кусок дерна, наспех положил его на угли и стащил с полки толстое шерстяное одеяло.
– Насмерть? Поди не меньше сорока футов пролетел, бедняга, небось еще покалечился о леса, и внизу ведь голый лед! Но, если ему повезло, он мог попасть в сугроб – снегу полно, к тому же с крыши тоже набросали – может, все и обойдется?
– Дышит пока. Но насколько его хватит? Конрадин послал за подмогой. Эдмунда тоже должны были известить.
– Идем! – Кадфаэль первый выбежал из дому и что было духу ринулся к пешеходному мостику над протокой, потом вдруг резко остановился и рванул напрямик, по узкой насыпи, разделявшей монастырские пруды – там, в конце насыпи, протоку было легко перепрыгнуть и, главное, он быстрее оказался бы возле Хэлвина. Со стороны главного двора навстречу им приближались огни зажженных факелов – то был брат Эдмунд с двумя подручными, которые тащили носилки. Вел их за собой брат Конрадин.
Брат Хэлвин неподвижно лежал посреди груды обломков, а на льду под его головой темным пятном расплывалась кровь.
Конечно, трогать его было опасно, но оставить на месте значило попросту смириться, безропотно отдать его в руки смерти, которая уже нависла над ним. Молча, сосредоточенно, понимая, что каждая минута на счету, монахи принялись за дело – голыми руками стали разгребать завал, откапывая Хэлвина из-под обломков досок и сланцевых плиток с острыми как нож краями, которые так изрезали его ноги, что превратили их в сплошное кровавое месиво. Он лежал в глубоком обмороке и не чувствовал, как под него подсунули ремни и, приподняв со льда, переложили на носилки. Через темный, ночной сад его принесли в лазарет, где брат Эдмунд уже приготовил ему постель в маленькой комнате, отдельно от больных и немощных, доживавших здесь, в монастырской больнице, свой век.