Жила она действительно не далеко, на четвертом этаже пятиэтажного дома. В те времена специалистам по распределению предоставляли жилье, социализм, однако. Обыкновенная однокомнатная квартира, большая кухня.
– Раздевайся, вот тапочки. Проходи в комнату, садись за стол. Суп у меня куриный с рисом. Сейчас разогрею.
Куриный суп с рисом! Что может быть прекрасней! Я прошел в комнату, осмотрелся и сел за большой стол, который стоял посреди комнаты. Сидя на диване я бессмысленно осматривал окружающую обстановку и нервно под столом потирал свои колени. Из кухни доносилось позвякивание посуды, потянуло табачным дымком. Она видать закурила.
Да, я забыл сказать, что она курила. Причем курила не сигареты, какой-нибудь “Космос” или ”Родопи ”, а курила папиросы. Папиросы “Беломор-Канал”. Я тогда много занимался спортом и лишь баловался иногда за компанию. Когда мы репетировали, она иногда выходила курить. Она объяснила это тем, что приучилась к этой пагубной привычке еще в институте. Общага ленинградского педагогического института имени Герцена была, по всей видимости, хорошей жизненной школой.
Наконец она принесла с кухни тарелки, ложки, хлеб и подставку для кастрюли. Затем приволокла и саму кастрюлю, которая в ее руках выглядела просто огромной. Это меня ничуть не смутило, тем более что запах от нее исходил великолепный. Она поставила передо мной большую тарелку, наполнила ее черпаком и то же самое проделала со своей тарелкой, которая была чуть поменьше. Я уже потянулся за ложкой, как она произвела еще один маневр, который несколько сбил меня с толку.
Она достала из секретера две грациозные рюмки и поставила их на стол. Затем ушла на кухню и вернулась оттуда с бутылкой водки и тоже поставила ее на стол. Я, выпучив глаза, уставился на это провокационное явление. Водка называлась “Столичная” и была покрыта легкой изморозью, наверное, только что из морозилки.
– Пить будешь? – этот ее вопрос вырвал меня из оцепенения.
Возникшая неловкая пауза оказалась не слишком долгой. Тем более что до сегодняшнего удивительного дня мне уже удавалось несколько раз приложиться к запретному зелью. Я пробовал и водку, и вино. Но больше как-то вино. Какой-нибудь “Агдам” или “Херес”. А вот такой водки в подмороженной бутылке пробовать не приходилось. Тем более из ее рук я готов был пить что угодно. А сама возможность выпить с учительницей, даже хрен с ним, пусть и начальных классов, ввела меня в какое-то трепетное оцепенение. Но я быстро с этим справился и просипел почему-то вдруг охрипшим голосом: