– В сову, конечно!
Конечно. Кто бы сомневался.
– Думаю, мир не рухнет без еще одной совы. Сколько он стоит?
– Обычно я таких за две тысячи продаю, но этого уступлю за тысячу, раз уж вы меня от него освободили!
Юна сдержанно улыбнулась, достала из кошелька две тысячные купюры и положила на то место, где лежал ангел. Создательница игрушки заметно смутилась: она привыкла к тому, что предложение заплатить меньше вызывало бурную радость, и не знала, как реагировать на иное поведение.
– Подождите, давайте я его вам заверну! – предложила она, заметив, что Юна собирается уходить.
– Не нужно. Мы с ним и так справимся.
Среди столиков с товарами ручной работы пахло сладостью (кто-то привез пироги), пряностями (от глинтвейна по бабушкиному рецепту) и сандалом (можно было купить два брусочка мыла по цене одного – в подарок!). Зато на улице возвращалась привычная морозная свежесть, в которую с удовольствием шагала теперь Юна. Стеклянный ангел грелся в кармане и, скорее всего, думал о том, что не такой уж он и уродливый.
Декабрь вошел в город широким шагом – как барин, вернувшийся в родовое поместье после дальней поездки. В роскошной белоснежной шубе, расшитой серебром. С подарками: елками, и сиянием огней, и музыкой. С обещанием того, что дальше будет лучше, зима ведь всегда щедра в своем начале. Ярмарки распускались на улицах крупными яркими цветами. У каждой было свое настроение – и своя толпа, пульсирующая в ней жизнью. Подростки, которым было интересно посмотреть на модные штучки, любопытствующие миллениалы, которые искали среди ручной работы то, что невозможно повторить, пенсионеры, придирчиво изучающие ценники на распродажах, семьи с детьми или все сразу.
Среди людей Юна думала не о себе, а о них. Так сейчас было проще, она словно наполнялась их жизнью, разговорами и заботами. Хотя и в одиночестве был свой шарм: возможность просто замереть и наблюдать за тем, как преображает город снежная пелена.
Впрочем, спокойствие длилось недолго. Как только пейзаж стал привычным и ничто уже не отвлекало внимание, в памяти снова мелькнуло грубоватое лицо с глазами цвета первого льда: серого со стальным отливом.
– Ничего не получится, вы должны признать это. Признание – оно к лучшему.
Юна досадливо поморщилась, стараясь отогнать воспоминание, как назойливое насекомое. Не вышло. Но разве с назойливыми насекомыми этот трюк хоть раз срабатывал? Воспоминание клубилось вокруг нее в воздухе, обретало объем, из прошлого протягивало щупальца в ее будущее.