– Знаю, – сказал Нечай.
– За девку ногаи, что потребуют, что сказать? – спросил Семён Арзамасец, он был есаулом в станице.
– Саблю отдам, ту, что под Баку у персидских татар в прошлом году взял.
– Не жалко? Красивая сабля, дорогая, – сказал Арзамасец, – и досталась она тебе нелегко.
– Нет, не жалко, ещё добуду.
– Добро, – сказал Мещерин. – Так ступай в самую маленькую землянку с татаркой своей, саблю принеси утром. Так что с конями будем делать, товарищество?
– Пущай до утра здесь ходят, чай с голода не подохнут, а утром к ногайским татарам их отгоним.
Нечай привёл Каенкай в самую маленькую землянку, рассчитанную на двух человек, а не на шесть, как в остальных. Здесь год как никто не жил, уменьшилась станица за четыре года, есть и ещё землянки пустые, побольше этой.
Нечай развёл в печи огонь и ушёл куда-то. Вернулся он с водой, мукой и мясом. Быстро приготовил ужин.
– Устала, наверное, за день, Каенкай?
– Брата убили, – сказала она грустно и не в попад. – Он был старше меня на год, защищал меня всегда…
Нечай вздохнул, сказать на это не чего, а она, наверное, думала об этом всё время.
– Тут прибраться надо бы по-хорошему. Да ладно, завтра. Иди спать вон туда. Что ты так на меня смотришь? Что я – зверь? Успеем ещё. Отдыхай.
Утром Нечай отнёс саблю. Сабля дорогая, ножны дорогой кожи в каменьях драгоценных и в позолоте, рукоять такая же. Воевать такой не будешь, но вещь красивая.
К ногаям поехали есаул Семён Арзамасец, Тит, Влас Мыкин и Тимофей Муха.
Вернулись, когда уже смеркалось, на лошадях в сопровождении одного татарина. За ним тянулась цепочка из пяти лошадей, на каждой из которых были привязаны по две овцы. Овец поменяли на добычу Нечая и Тита.
– Лошадей на баранов сменили, – усмехнулся атаман.
– А что? Зато охотиться долго не будем, Нефёд, – весело ответил есаул.
– Хорошо, завтра зарежем, а сейчас их вон в той пустой землянке заприте. Ещё что привезли или только бараны?
– Ещё творог сухой и кумыс.
– Кумыс? – сморщился атаман.
– А где я тебе пьяный квас возьму? Кумыс тоже не плохо, говорят – ядрёный.
– Вообще его брать было не надо, Семён.
– Ладно, Нефёд, разговеемся.
Ногаец сидел на коне безучастный ко всему с каменным лицом, пока казаки суетились, снимали овец со спин лошадей и загоняли их в пустую землянку, на его коне чересседельные сумы.