Грундих ковырял пирамиду, стоявшую перед ним на столе, сначала пальцем, потом карандашом, затем сдул пыль и почистил пирамиду кисточкой, надеясь разгадать древние символы, обрамлявшие артефакт.
Вдруг пирамида на мгновение вспыхнула, и Грюндих почувствовал себя странно. Он словно видел себя со стороны. Ан нет, подождите-ка: он и правда видел себя со стороны.
Нет, это не было похоже на стандартный эффект выхода души из тела от аллюзианского виски, коим так любят развлекаться студенты, проникая в бестелесной ипостаси в женские общежития. Просто Грюндиха стало два, что в два раза превышало стандартное количество Грюндихов на Нибиру.
Планета была слишком мала для двух гениев.
Однако же личность Грюндиха не задвоилась, она лишь разделилась на две противоположности, потому в целом Грюндих не испытывал дискомфорта. Хотя правильнее будет сказать, что он чувствовал себя как прежде. Просто теперь все конфликты, терзавшие прежде одного Грюндиха, были равномерно распределены по двум телам. Все глупости, от коих Грюндих всегда воздерживался, воплотились в Грюндихе номер два.
В этот момент в дверь постучали. Один из Грюндихов неуверенно вздрогнул, а второй решительно произнёс:
– Открыто!
Я вошёл в кабинет.
– О, да у вас тут вечеринка, – поздоровался я.
– Типа того, – ответил второй, а первый задумчиво пролепетал:
– Я всего-навсего пытался разобраться с этим неопознанным артефактом, который мне прислали из пещер Френии, когда вдруг меня стало два.
И первый смущённо указал на второго.
– Ах, да это же знаменитый Френийский Пещерный Дупликатор, – не моргнув глазом соврал я, беря в руку пирамиду.
– Разбираетесь? – уважительно поинтересовался второй, смакуя виски.
– Имел опыт, – ответил я, вальяжно доставая из серванта третий стакан.
– А вы, собственно, кто? – спросил первый Грюндих.
– Я ваш коллега – профессор Фрейд.
– Профессор какой науки? – скептически спросил второй.
– Детерминизм, – ляпнул я первое, что пришло в голову.
– Чушь какая-то, – проворчал второй Грюндих. – Лучшая наука – это астрономическая психология.
– Очень интересно, – заинтересовался первый. – А детерминизм какой? Географический, космологический, морально-этический?
– Архетипичный детерминизм, – продолжал уверенно врать я.
– Надо же. И что же изучает архетипичный детерминизм?
– Ясно что! – удивился я. – Влияние артефактов на развитие цивилизаций.