Нельзя оракулам внимать,
Пока скорбит о пленной дочери
Деметра-мать.
Приносят траурные маки ей,
И осыпаются сады,
И Гелиос плывёт над Фракией
На гребне облачной гряды.
«Как было небо звездное бездонно…»
Как было небо звездное бездонно
И трепетал познанья смутный свет,
Когда в саду на пире у Платона
Сходились все достойные бесед!
Когда бы ты попал туда, незнайка,
И что-нибудь поведал им о нас,
Ну, чем бы удивил их, угадай-ка!
К чему об электричестве рассказ?
Кончался век пастушеских идиллий,
Любовников пустая болтовня,
И факелы горели и чадили,
И было мало светового дня.
О, это небо Пифагора!
И Гелиос, и Орион,
Персей, открывшийся для взора,
И пенье сфер со всех сторон.
О, сколько музыки бесценной
В мерцающей и льющей свет,
Столь стройной эллинской вселенной!
Она прекрасна, спору нет.
И вся в эфирной оболочке…
А ведь действительность груба,
И кличет Диоген из бочки
Нерасторопного раба.
«Благоуханно-нежен, бело-розов…»
Благоуханно-нежен, бело-розов
Блаженный день цветенья и тепла,
И, закружившись возле медоносов,
Не скоро в улей улетит пчела.
Текут века в раздоре и в разгуле,
И спор ведут Гомер и Гесиод,
И дни войны – опустошённый улей,
И годы мира – вожделенный мёд.
Но жить и жить, не ведая о прочем!
Весна пьянит, и чудится спьяна:
Жужжанием раздумчиво-рабочим
История с презреньем пронзена.
Богиня Обмана Аната
Бессмертна, тужи-не тужи…
Всё вновь, как в Элладе когда-то,
Приемлешь служение лжи.
От первого в жизни обмана
Незримо ты царствуешь, Ложь,
И правду теснишь невозбранно,
И в храмах, и в семьях живёшь!
Конечно, везде ты презренна,
И всё же, как долго ни жить,
Не выйти из этого плена
И жгучие клейма не смыть.
И всё ж помоги, дорогая,
Избавив от тягостных встреч,
Упавшему, изнемогая,
Слова утешенья изречь!
«На земляных работах всё татары…»
На земляных работах всё татары.
Они и спать способны на земле,
Трезвы и востроглазы, и поджары.
А русские всегда навеселе.
И эта кровь и та меня учили
То разрывать словесные пласты,
То буйствовать, не покоряясь силе,
То чуда ждать от вещей темноты.
Единоборство в жилах беспрестанно.
Такая смута! Но завещан мне
Ещё и шелест пальмовый Ливана,
Мятежный и молитвенный вдвойне.
Но их нельзя остановить,
Они идут, они пришли
Туда, где вьётся речка Вить,
Всё, не витийствуя, сожгли.
Осталась только речка Вить,
Но вечной влюбчивости быт