Но бельгийский горняк обладает счастливым характером, он привык к такой жизни, и когда он спускается в шахту, с маленькой лампочкой на шляпе, ведущей его во мраке, он вверяет себя Богу, который видит его труд и защищает его, его жену и детей”».
Нельзя не отметить здесь эту типическую по своему ханжеству и в то же время столь характерную для таких популярных книжечек, издаваемых буржуазией, концовку о счастье бельгийского горняка, в которой забота о нем и о его семье перелагается на Господа Бога.
Винсент вскоре на своем собственном опыте должен был испытать, чего стоит и счастье бельгийского горняка, и помощь, оказываемая ему со стороны небесного покровителя.
Вот несколько отрывков из описаний Винсента, посланных им в письме к Тео из местности Вам в Боринаже (1878–1879 годы). В одном письме он говорит о своем посещении одной из самых опасных в Боринаже копей, под названием Маркасс: «Она пользуется плохой славой, так как в ней, при спуске и подъеме, вследствие удушливых газов, подпочвенных вод или вследствие обвала старых ходов многие погибают. Это мрачное место, и, на первый взгляд, все в окрестности носит на себе печать какой-то печали и смерти. Рабочие тут, большей частью, изнурены лихорадкой, бледные и выглядят утомленными, выветренными и преждевременно состарившимися; женщины, в общем, вялые и отцветшие. Кроме того, здесь много болезненных и прикованных к постели людей, истощенных, слабых и несчастных. В одном доме все больны лихорадкой, и у них мало или даже вовсе нет никакой помощи… “Здесь больной ходит за больным и бедняк друг бедняку”, – сказала одна из женщин этого дома».
Вот какие существенные дополнения и поправки вынужден был внести сам Винсент в свою географическую книжечку. Его первоначальная выдержанность и даже ровность скоро сменились свойственной ему нервностью, экзальтацией и аскетическими крайностями. Для такой смены были налицо еще и другие побудительные причины: к эпидемии тифа присоединилось большое несчастье в копях. Чаша терпения переполнилась – началось восстание рабочих. К сожалению, не осталось писем Ван Гога, относящихся к этому моменту, или, возможно, их просто скрыли.
Во всяком случае, отношения Ван Гога с духовным начальством становятся к этому времени невыносимыми для обеих сторон. «Он не подчиняется желаниям своего начальника; он, кажется, остается глухим к тем увещаниям, с которыми к нему обращаются», – пишет его мать. Наконец, и начальство отказывается дальше держать его миссионером. Миссионерство его можно считать конченным.