снова будут
смеяться, сыпать издевками.
Ну а насчет того, что ты все-таки
слышишь сегодня утром: хорошенько подумай,
прежде чем кому-либо пересказывать сказанное на этом поле
и уточнять кем.
After all things occurred to me,
the void occurred to me.
There is a limit
to the pleasure I had in form —
I am not like you in this,
I have no release in another body,
I have no need
of shelter outside myself —
My poor inspired
creation, you are
distractions, finally,
mere curtailment; you are
too little like me in the end
to please me.
And so adamant —
you want to be paid off
for your disappearance,
all paid in some part of the earth,
some souvenir, as you were once
rewarded for labor,
the scribe being paid
in silver, the shepherd in barley
although it is not earth
that is lasting, not
these small chips of matter —
If you would open your eyes
you would see me, you would see
the emptiness of heaven
mirrored on earth, the fields
vacant again, lifeless, covered with snow —
then white light
no longer disguised as matter.
После того как все случилось со мной,
случилась со мной пустота.
Есть предел
удовольствию, что я получала от формы, —
в этом плане я не такая, как ты,
мне не высвободиться в другом теле,
мне не нужно
убежище вне меня —
мое бедное вдохновенное
творение,
в итоге ты отвлекаешь,
попросту урезаешь;
под конец ты так мало похоже на меня,
что перестаешь мне нравиться.
И так непреклонно —
хочешь, чтобы тебе заплатили
за исчезновение,
за все заплатить в какой-то стороне земли,
каким-нибудь сувениром, как тебя когда-то
вознаградили за труд:
так писцу платят
серебром, пастуху – ячменем,
хотя эта земля и не прочная,
только не эти
клочки материи —
если б ты открыл глаза,
то увидел бы меня, увидел
пустоту небес,
отраженную землей, вновь опустевшие поля,
безжизненные, заснеженные —
а затем белый свет,
больше не маскирующийся под материю.
I don’t wonder where you are anymore.
You’re in the garden; you’re where John is,
in the dirt, abstracted, holding his green trowel.
This is how he gardens: fifteen minutes of intense effort,
fifteen minutes of ecstatic contemplation. Sometimes
I work beside him, doing the shade chores,
weeding, thinning the lettuces; sometimes I watch
from the porch near the upper garden until twilight makes
lamps of the first lilies: all this time,