А ведь современники зачитывались его книгами! Но время вынесло свой приговор: в произведениях Пушкина и Лермонтова была та правда жизни, та глубина мысли, те нравственные вопросы, которые делают их современными и сегодня. Книги Марлинского со всей их пышностью оказались неглубокими, поверхностными и потому безнадёжно устарели; то, что казалось красотой, обернулось ложной красивостью; изысканность – пошлостью; необыкновенность сюжета – просто скукой.
С невольным облегчением возвращаешься от Марлинского к Лермонтову: «Налево чернело глубокое ущелье; за ним и впереди нас тёмно-синие вершины гор, изрытые морщинами, покрытые слоями снега, рисовались на бледном небосклоне, ещё сохранявшем последний отблеск зари».
Первый пейзаж в «Бэле» был яркий, цветной, победный – с золотой бахромой снегов и серебряной речкой. Второй грустен, даже трагичен: чёрное ущелье, тёмные горы, бледный небосклон. «По обеим сторонам дороги торчали голые, чёрные камни; кой-где из-под снега выглядывали кустарники, но ни один сухой листок не шевелился…»
Пейзажи у Лермонтова могут быть разными, но одно в них общее: точность. То, что описывает Марлинский, невозможно увидеть; трудно представить себе, например, как розы «обливают утёсы румянцем» или слеза «какого-нибудь ключа» падает «на бесчувственный камень». Пейзаж, описанный Лермонтовым, видишь и представляешь себе совершенно точно: и глубокое ущелье, и горы, «изрытые морщинами», и «голые, чёрные камни», и тучу на вершине Гуд-Горы: она была «такая чёрная, что на тёмном небе… казалась пятном».
Путешественникам пришлось расположиться на ночлег в дымной сакле. «Ощупью вошёл я и наткнулся на корову (хлев у этих людей заменяет лакейскую). Я не знал, куда деваться: тут блеют овцы, там ворчит собака… Посередине трещал огонёк, разложенный на земле, и дым, выталкиваемый обратно веером из отверстия в крыше, расстилался вокруг такой густой пеленою, что я долго не мог осмотреться; у огня сидели две старухи, множество детей и один худощавый грузин, все в лохмотьях».
«Жалкие люди!» – говорит Автор.
«Преглупый народ!» – откликается штабс-капитан.
«Жалкие люди» – конечно, значит здесь: бедные, несчастные. Автор видит то же самое, что штабс-капитан: закопчённые столбы, дым, нищету, лохмотья. Но он понимает: нищета – не вина, а беда «жалких людей», не они виноваты в своём жалком состоянии.