В Восточном зале остались только Чуньюй Баоцэ и Подтяжкин, остальные вышли. Подтяжкин нагнулся, расстегнул портфель и разложил на письменном столе листы бумаги. Чуньюй Баоцэ прищурился. Гендиректор сказал:
– Было непросто, но ничего. Мать твою, стоит нашему механизму прийти в движение, и его уже не остановить. Команда из нескольких человек трудилась без устали, ради дела они готовы были достать луну с неба и черепаху со дна морского.
Чуньюй Баоцэ снова прищурился:
– Ты только смотри, чтобы без скандала.
– Разумеется, мы ведем себя тише воды, ниже травы, стараемся не дышать, как будто среди ночи разоряем гнезда под карнизом, – сказал Подтяжкин со смехом.
Чуньюй Баоцэ довольно прикрыл глаза, а гендиректор изложил ему всё в подробностях. Подтяжкин знал, что хозяина больше всего интересует женщина.
– Оу Толань, женского полу, тридцати пяти лет от роду, родилась на юге, затем переехала с отцом на север, после окончания университета обосновалась в столице, где поступила в аспирантуру, посему на замужество времени не было, однако, учитывая ее бурную биографию, нельзя утверждать, что она девственница… – Читая всё это вслух со своей распечатки, Подтяжкин на этих словах ругнулся: – Эти слуги понаписали какую-то ерунду!
Он отбросил лист и дальше говорил сам. Скользнув взглядом по фигуре Чуньюй Баоцэ, он расслабил на поясе ремень, слишком туго стянувший ему брюхо, и продолжал:
– Образование у нее ого-го, оба родителя носили очки, с детства она выучилась играть на пианино, в детский садик носила европейское платье и красные сапожки. Окружающие называли ее высокоточной маленькой красавицей, будто она какой-то измерительный прибор. Ну ладно, про детство достаточно. Потом она поступила в университет на севере, что было непросто, а к двадцати двум годам перебралась в Пекин, то есть оказалась к югу от Великой Китайской стены.
В памяти Чуньюй Баоцэ возникло ее лицо, а в ушах фоном звучал голос Подтяжкина. Он думал: хрупкий южный цветок, пересаженный в северные почвы, обдуваемый суровыми северными ветрами, отшлифованный ими – неудивительно, что после такой обработки цветок стал ласковым и легким, грациозным и соблазнительным. Эти глаза вместили в себя целиком северные и южные пейзажи. Эти блестящие зрачки таят в себе невысказанный смысл, и никакие другие глаза, сколько бы их ни было, не смогут перекрыть свет ее глаз, и даже если сложить все смыслы, таящиеся в остальных глазах, по своей наполненности они не угонятся за этой парой глаз. Они приветствуют и ласкают весь мир, с почтительного расстояния оценивают обстановку и решают, кого отвергнуть, а кого принять. Наверняка они переживали страх и наслаждались нежностью – и то, и другое поступало, конечно же, от мужчин. Разумеется, невозможно представить себе, чтобы такая очаровательная альпака вечно стояла одна посреди безлюдного плоскогорья. И действительно, снова зазвучал фоновый голос Подтяжкина: