Книга слез. От чувственности до притворства - страница 2

Плакать или не плакать – иногда вполне реальный выбор, и нельзя сказать, какой вариант лучше. Хотя на самом деле это неправда и все куда проще – если вы одни или в компании только одного человека, то смело лейте слезы.

Заключение «Международного исследования плача среди взрослых» гласит, что если плакать в большой компании, то это может привести к ухудшению настроения – однако все зависит и от реакции этой самой компании. Вас могут пристыдить. Самые заядлые плакальщики сообщают, что окружающие их люди проявляют сочувствие или совершают действия, которые исследование классифицирует как «утешительные слова, утешительные объятия и понимание»[3]. Даже если вы одни, утешительные объятия все равно в вашем распоряжении, – обхватите себя покрепче.

Быть счастливым обладателем носа – поистине большая удача. Чувствовать себя драматичной фигурой вселенских масштабов становится трудно, когда слезы смешиваются с соплями. Сморкание сводит всю романтику на нет.

Однажды, совершенно внезапно, со мной прилюдно расстались. Случилось это днем, посреди парковки на территории кампуса. Я задержала порывы своих рыданий в горле и почувствовала дрожь по пути к машине, в которой я позволила плачу проложить путь на север, к моим глазам, а затем и на юг, к моему бурлящему животу. Автомобиль – частная территория для стенаний. Если вы видите кого-то, кто плачет возле машины, возможно, вам стоит протянуть ему руку помощи. Если вы видите кого-то, кто плачет в машине, то знайте, у этого человека уже все схвачено.

Дважды я истерично рыдала за рулем. Первый раз, когда мне было шестнадцать лет, у меня не было ни денег, ни малейшего представления о том, как пережить завтрашний день. Второй раз – когда мне был двадцать один год. Машина была загружена вещами, я уже пересекла половину пути, а затем внезапно осознала, что целый час ехала не в ту сторону. Если вы плачете в машине и за окном льет дождь, то кажется, что дворникам на ветровом стекле не помешало бы заняться и вашим лицом. Утешительные слова, утешительные объятия, утешительное скольжение по щекам туда-сюда.

Я плакала, когда услышала, как Элис Освальд зачитывала «Мемориал», ее «раскопки Илиады», отмечая смерть каждого воина. Я плакала, когда подруга держала на руках своего совсем маленького сына и пересказывала мне разговор с ее собственной матерью, Шейлой. Моя подруга поняла, что однажды ей больше не нужно будет мыть ножки своего малыша, и от этой мысли ей было больно. «Мама, – спросила она Шейлу, – ты до сих пор по этому скучаешь?» Шейла ответила: «Я бы все отдала, только чтобы еще раз помыть ножки моему сыночку». Я пишу это и понимаю, что звучит совсем уж раболепно. Однако тогда я не могла не плакать. Материнство задевает меня за живое. Я проливаю слезы всякий раз, когда вижу роды, вымышленные или реальные. А еще я плакала в спортзале, на эллиптическом тренажере, когда смотрела трейлер какого-то дурацкого мелодраматического фильма. Когда моя сестра переезжала в Мэн, я ждала, пока ее машина проедет девяносто метров, и только потом заплакала. Я плакала перед целой толпой (унизительно), читая стихотворение, которое написала в память о своем погибшем друге Билле. Он бы рассмеялся. Ему бы понравилось.