Молитва затянулась на две минуты чтения. И Березкина терпеливо ее прочла. За ней следовало:
Ну вот, помолились, теперь о себе. Лариса, я заболел. Болит голова и шатает всего, слабость дикая. Пробовал глотать таблетки, не помогают они мне.
Вот и ты взяла да и ушла, обожгла и сбила сердце с лада.
Ходит ветер, волны вороша, ищет след, а мне следов не надо.
Знаю, что пропажи не найти, ни к чему кричать, не отзовется.
Кто поставил стену на моем пути? Сердце, словно птица, бьется.
Видно, в час, когда зашла луна и подмоги не дозваться было,
Забрела ты в хату колдуна, дьявольского зелья пригубила…
Глаза Березкиной расширялись с каждой прочтенной строкой. Но она читала и читала:
Слова – для разума основа, сердец и душ связующая нить.
Будь осторожна, выбирая слово, им осчастливить можно и убить!
Наверно, я схожу с ума, но не могу себе признаться в этом.
Страшно вот так пройти все и в конце погибнуть. Очень глупо. Но от судьбы не уйдешь. Это правило игры, название которой – жизнь.
О чем я думаю, слушай!
Пусть мой последний выдох будет данью чертам прекрасного лица,
Как бы совместному свиданью искусства жизни и резца.
Но грустной мысли повороты таким вопросом заняты:
К дарам искусства и природы что от себя добавишь ты?
Или в изверченности мелкой, каких наш мир немало знал,
Все обернется лишь подделкой под дорогой оригинал?
Больно мне думать так, больно, любимая. Я не верю. А мысли лезут в голову, лезут, и все тут! Я уж думал совсем об этом не писать, но не могу. Чувствую, совсем сломаюсь тогда. Теперь понимаю, чем ложь сладка. Она дает надежду, пусть тоже ложную, но надежду. Если бы ты знала, как мне больно! Даже думать больно! Я жду радиограммы от тебя, любой! Хоть ясность какая-то будет. Неужели это так сложно? Что же в этой жизни имеет цену? Что? Неужели ты не понимаешь, что я на грани помешательства? Или лучше психом стать? Лариса, что ты делаешь со мной?
Ночь кончилась, дождем шурша. Глядит в окно рассвет.
Болит у доктора душа, а счастья не было и нет.
Лариса, не верю, не верю, слышишь? Не укладывается ни в голове, ни в сердце, мечется моя душа и кричит, неужели не слышишь, колдунья?
Березкина опустила письмо на колени и подняла на подругу обескураженные глаза.