Было еще одно обстоятельство, которое, как мне казалось, превращало в абсурд всю подготовку к поездке в Филадельфию. У меня не было денег! Едва эта мысль возникла, как «другое Я» меня резко одернуло, отдав еще один суровый приказ: «Попроси у своего шурина 50 долларов, он тебе их одолжит».
Приказ звучал определенно и безапелляционно, и, не колеблясь, я последовал поступившим инструкциям. Шурин сказал: «Конечно, можешь взять 50 долларов, но если уезжаешь надолго, то лучше возьми 100». Я поблагодарил его и ответил, что 50 должно хватить. Я знал, что этого было недостаточно, но именно такую сумму «другое Я» велело мне попросить. Соответственно, столько я и взял.
Я ощутил огромное облегчение, когда понял, что шурин не собирается спрашивать меня о целях поездки в Филадельфию. Если бы он знал обо всем, что происходило в моем сознании в течение предыдущей ночи, он, вероятно, решил бы, что мне следует отправиться на лечение в психиатрическую больницу, а не ехать в Филадельфию реализовывать свою сумасбродную затею.
«Другое я» берет командование на себя
Уезжал я с мыслями о том, какой я глупец. В то же время «другое Я» приказывало игнорировать все сомнения и выполнять полученные инструкции.
Я ехал за рулем всю ночь и прибыл в Филадельфию рано утром следующего дня. Первой мыслью было найти недорогую гостиницу и снять комнату примерно по доллару в день.
Однако в игру вновь вступило мое «другое Я» – оно приказало поселиться в самом эксклюзивном отеле города! И я уже подошел к стойке регистрации, чтобы попросить себе номер. Учитывая тот факт, что в кармане оставалось немногим более 40 долларов, такой поступок напоминал финансовое самоубийство. Но и это еще не все. Как только я заговорил с администратором, мое недавно проявившееся «другое Я» отдало приказ потребовать номер люкс, для оплаты которого оставшегося капитала хватило бы на два дня. Я выполнил приказ.
Преодолевая комплекс неполноценности
Посыльный подхватил мои сумки, вручил парковочный талон и, поклонившись, провел в сторону лифта, словно я был принцем Уэльским. Впервые более чем за год кто-то проявил ко мне подобное почтение. Мои собственные родственники, с которыми я жил под одной крышей, меня совершенно не уважали и, более того, как я думал, считали обузой. Наверняка так оно и было, ведь ни один человек в том состоянии духа, что было у меня на протяжении последнего года, не мог быть ничем иным, кроме как обузой для всех окружающих.