– Залетел ты, балабол, по самое «не могу», на всю жизнь, почитай. Ну, да ладно, родишь сына, треть наследства твоя!
Младший сын Олигарха, Иван Царевич, запустил свое письмо прежде всех братьев, да, видно, не в ту сеть письмо пошло. Уж очень долго ответа не было, целых полгода. Далеко улетел его призыв, в самое тридевятое церство, на чужую планету Тирманду.
А потом оттуда летучий корабль прибыл.
Не очень большой, меньше папиной виллы, но громоздкий. Прямо в пруд Царевичей прибыл. Меж базальтовых берегов плюхнулся, волну поднял не по делу.
Охранники насмерть перепугались и попрятались кто куда. Потом видят: волна ушла, никаких критических последствий. Болтается на воде кривое корыто, страшного ничего не происходит.
Повылезали охранники из своих укрытий, постреляли немного в корабль из своих автоматов. Только пули, которые они по бортам корабля пускали, все назад летели. Пришлось бедным охранникам сызнова прятаться.
Олигарха в ту пору дома не было. В Лондон по делам летал, часы свои хотел сверить с Биг-Беном. Старшие Царевичи своими женами наслаждалиcь, деньги с ними свадебные считали. Дело такое – если занят им, ничего другого вокруг не замечаешь. Всю жизнь можно пересчитывать.
Пришлось выйти на берег пруда Ивану Царевичу. Разобраться, что происходит, почему окна в отцовских хоромах звенят и лопаются.
Подходит Иван к пруду и видит вокруг себя форменное безобразие. Охраны нет, пальмы сплошь поломаны. А посреди пруда болтается какая-то хренотень, ни на что не похожая, и портит вид окрестностей. Да и сам пруд отцовский выглядит как болото – мутный и унылый.
Грустно ему стало, и запустил он с досады камнем в сторону летучего корабля. И попал даже, в самую сердцевину попал. Прямо в окно иллюминатора, которое как раз в тот момент приоткрылось.
Ухнуло там внутри что-то, загудело угрожающе, и пошел корабль к берегу прямо на Ивана. И встал перед ним, как лист перед травой.
Екнуло сердце у Ивана Царевича, почувствовал он, как тянет его на корабль. Тянет, как телка веревкой, не устоять. И не помнил он потом, как оказался во чреве невиданной посудины, из неведомых земель прибывшей.
Смотрит, он в просторной зале, устланной какими-то гниющими водорослями. Прищурился, огляделся попристальней. Никого, вроде. Да и кому тут быть, во тьме кромешной, хлябью хлюпающей. Хотел Иван дорогу назад нащупать, и тут его окликнули.