Грузчики за какие-то полчаса ликвидировали мемориал. Попутно пялились на Светкино мини, та вышла из кухни и, используя, наверное, советы психолога, предложила свекрови помощь. Та страдала, как никогда в жизни, точно от сердца отрывала полувековой давности барахло, скорбно глядела, как выносят и коробку из-под советского теле-раритета, холодильник, и сковородки, и свертки разных размеров, откуда разлетается моль. Вдруг вскочила, вырвала у грузчика небольшой белый тазик в ржавых пятнах и мятое ведерко, принялась сдувать с них пыль.
– Бабушка в нем варенье варила, – вздыхала мать, – в ведерко соберет с грядочек на даче нашей и наварит клубничного, или малинового. Андрюша, помнишь?
Помнил он, разумеется, толстую неопрятную и вечно недовольную всем старуху, и варенья у нее выпросить было все равно что снега зимой.
– Обойдешься, – бабка разливала пахучее варево по банкам, – заболеешь, тогда и будешь есть, а сейчас нечего.
Пару раз за год перепадало, было дело, а потом сладкая масса превращалась в камень, его выкидывали и летом все повторялось по новой.
Грузчики вытащили машинку с крысиными трупами внутри, мать напоследок коснулась ободранного бока, подхватила пыльную салфеточку, Андрей вырвал ее и выбросил на площадку. Обернулся, но было поздно: мать нагребла с пола старых газет и сжимала их с таким видом, что отобрать макулатуру не представлялось возможным. Отступила, начала листать потрепанные страницы.
– Бабушка сама шила и вязала, – истерический тон адресовался Светке, но та и ухом не повела. – И выкройки сама делала, из газет, и кроила, и на машинке строчила. И вязала на спицах и крючком, и вышивала/ «Ленинское знамя», октябрь семьдесят пятого, – мать трепала желтую нехорошо пахнувшую газету, – дедушка Анатолий как раз в Сирии был, их басмачи обстреляли в районе Алеппо. Рассказывал потом, как они в гробнице какой-то сидели, а над ними бой шел, и вертолет шесть часов ждали. Стены толстые, говорил потом, мы бы там третью мировую пережили. Смешно ему было!
Она причитала еще что-то над рваниной, Светка осматривала неожиданно просторную кладовку, Андрей вышел рассчитаться. Тут же раздался недовольный материн голос, перешедший в крик, Светка безмолвствовала.
– Дома у себя будешь распоряжаться, дорогуша, когда он – дом – у тебя будет! А тут тебе никто командовать не даст, понятно? Понятно, спрашиваю?