Все удивлялись, не видя ни дымящихся пирамид из свежеобожженных кирпичей, ни вереницы крестьян, несущих эти кирпичи на голове, как это бывало, когда умупадри требовал от прихожан, чтобы те построили новую церковь, или когда бургомистр в субботу созывал население на общественные работы для расширения диспансера или его собственного дома. Нет, на этот раз в Ньяминомбе шло настоящее строительство, как у настоящих белых, со всякими жуткими механизмами, снабженными железными челюстями, которые вгрызались в землю; с грузовиками, перевозившими машины, которые со страшным грохотом плевались цементом; с бригадирами, выкрикивавшими приказы на суахили, и даже с белыми начальниками, которые только и делали, что пялились на большие листы бумаги, разворачивая их, как рулоны ткани в магазине у пакистанца, и которые приходили в ярость и чуть ли не изрыгали огонь, когда подзывали к себе черных бригадиров.
Среди легенд, связанных со строительством, особенно запомнилась одна история, которую рассказывают до сих пор. Это история о Гакере. О деле Гакере. Над ней всегда потешаются. Конец каждого месяца в Ньяминомбе – это день выплаты заработной платы. Тридцатое число – тяжелый день. Тяжелый для счетоводов, на которых наемные рабочие обычно срывают свое недовольство, и чаще всего в очень резкой форме. Тяжелый для любого батрака, который знает, что в этот день, тридцатого, его жена, которая других чисел не знает вовсе, не пойдет в поле, а будет ждать его на пороге хижины, чтобы принять от мужа деньги, пересчитать их, перевязать тонкую пачку банановой веревочкой, засунуть в кувшинчик и спрятать его в солому у изголовья постели. Тридцатое – день ссор и всяческого насилия.
В этот день устанавливались столы под полотняными тентами или навесами из соломы и бамбука. Для счетоводов. Гакере был счетоводом. Это он платил рабочим. Когда-то он служил помощником у бургомистра Ньяминомбе, но потом колониальные власти его «вычистили», чтобы заменить другим помощником – хуту, который вскоре стал бургомистром. На эту же работу его взяли, потому что он всех знал, – тех, кого нанимали прямо на месте и кто не говорил на суахили. Для других, настоящих строителей, родом из других мест и говоривших на суахили, счетоводов доставляли из столицы. Весь этот люд толпился в очереди перед столами, на солнце, а чаще всего под дождем. Повсюду крики, толкотня, споры, перепалки. Дюжие молодцы, охранявшие стройку, наводили порядок, усмиряя непокорных палкой. Бургомистр с двумя своими жандармами и тем более белые вмешиваться не желали. Итак, Гакере с маленькой кассой под мышкой занимал свое место под навесом. Он садился на стул, ставил кассу на стол, открывал ее. В ней было полно бумажных денег. Он медленно разворачивал лист, на котором значились фамилии тех, кому следовало заплатить, кто ждал уже несколько часов под солнцем или дождем, и начинал вызывать поименно: «Бизимана, Хабинеза…» Рабочий подходил к столу. Гакере выкладывал перед ним несколько бумажек и монет – все, что тому полагалось. Рабочий прикладывал измазанный чернилами палец к списку напротив своего имени, Гакере чертил крестик и что-то говорил ему. На весь день Гакере снова становился начальником – как прежде.