В гостиной бутылку спрятать было негде, только в старом бюро в углу. Я сел в кресло и поднял крышку. На столе обычные вещи – ножницы, нож для открывания писем, блокнот и карандаш – но ящики набиты всякой всячиной, совершенно неуместной тут, – старый будильник, половина карточной колоды, россыпь пяти- и десятицентовиков.
Я сгреб мелочь (не пропадать же добру) и, затаив дух, выдвинул нижний ящик – классическое место для заначки. Но бутылке поместиться здесь было негде: ящик был доверху набит письмами.
Какими – с первого взгляда было ясно: неоплаченные счета. От газовой компании, электрической компании, телефонной компании и от всех других, у кого хватило глупости продлить Уотсону кредит. На самом дне – первые извещения, потом напоминания, а на самом верху отказы в обслуживании и угрозы судом. Некоторые конверты даже не были вскрыты.
Я улыбнулся про себя.
Было что-то трогательное в том, что мистер Уотсон держал эту коллекцию бумаг в нижнем ящике, в полушаге от мусорной корзины. Предать их вечности было бы не труднее, чем хранить. Может быть, он просто не мог признаться себе, что никогда не заплатит.
Мой папаша утруждаться не желал. У него неоплаченный счет отправлялся в мусор без задержки. У него была такая аллергия на саму бумагу со счетами, что он избегал даже быть настигнутым ими. Вот почему несравненный Гаррисон Хьюитт, изрядный педант в отношении английского языка, случалось, писал свой адрес с ошибками.
Но вести войну с почтовым ведомством США – дело непростое. В его распоряжении целый парк грузовиков и армия пехотинцев, чья единственная цель в жизни – сделать так, чтобы конверт с твоей фамилией очутился в твоих лапках. Вот почему Хьюитты, случалось, прибывали через вестибюль, а убывали по пожарной лестнице, обычно в пять часов утра.
«Ах, – говорил мой папа, задержавшись на площадке между четвертым и третьим этажами и показывая на восток. – Розовоперстая заря! Считай себя счастливцем, что можешь ее лицезреть, мой мальчик. Иные короли в глаза ее не видели!»
За окном послышался шум – пикап мистера Рэнсома свернул на дорожку. Свет фар обмел комнату справа налево, машина миновала дом и направилась к сараю. Я задвинул нижний ящик бюро; пусть извещения пребывают в целости и сохранности до Страшного суда.
Наверху я заглянул в комнату Билли. На кровати растянулся Вулли. Он тихо напевал и глядел на самолеты под потолком. Наверное, думал об отце в кабине истребителя на высоте десяти тысяч футов. Вот где он навсегда останется для Вулли: где-то между взлетной палубой авианосца и дном Южно-Китайского моря.