– Я отказываюсь, – уверенно сообщил он и протянул прибор владельцу.
– Жалко любви? – откликнулся тот, разглядывая ногти на пальцах правой руки.
– Не нахожу я ее в себе, – вздохнул старик, – что же жалеть того, чего нет, нечем мне расплачиваться с Богом.
– Для этого-то и нужен Калейдоскоп, – мальчик оторвался от ногтей и пронзительно посмотрел на посетителя «Рога Изобилия», – забирай, он твой, заглядывай в него почаще, глядишь, и отыщешь любовь, а заодно и себя.
Старик выполз на улицу, кряхтя от напряжения, необычный подарок не был тяжел, но создавал некоторое неудобство (одна рука была занята им). Солнце, смилостивившись над горожанами, на пару градусов склонилось к горизонту, обогатив узенькие улочки бахромой теней, еще не длинной, но уже заметной глазу. Старик, немного помявшись у входа под медным «бараньим рогом», решительно вдохнул теплого воздуха и, направив калейдоскоп прямо на солнечный диск, прильнул к нему глазом. Синие, желтые, рубиновые и изумрудные стекляшки, улегшись на своем зеркальном ложе определенным манером, образовали причудливый узор, радужный цветок несуществующего сада. Рука дрогнула, заставив кристаллики перестроится, и цветок пересыпался в снежинку, сменив превалирующую окраску сердцевины с желтого на зеленый. «Где здесь я? – подумал старик. – Обычная детская игрушка, маленький насмешник обманул меня».
Он крутанул трубу влево, и разноцветные стеклышки выстроились в круг, разлетевшись к самому краю зеркальной камеры. В центре оказались глаза старика, смотрящие восторженным взором ребенка.
– Ух ты, – выдохнул пораженный наблюдатель, и цветные «лепестки» осыпались, «похоронив» ребенка. Оператор фантастического прибора засуетился, движения рук стали резкими, нетерпеливыми, но все попытки восстановить видение оказались тщетны – «ребенок» искусно прятался в узорах, цветах и снежинках. Бедный старик опустился на мостовую и расплакался, то, что на миг открыла ему медная труба, заполненная кусками обыкновенного, крашеного стекла, было давно искомое, утерянное, искреннее Я.
«Господи, – прошептал старик, – как же тебе удается удерживать себя в неисчислимом многообразии Мира, живущего порой не по твоим законам, а вопреки им?»
Дверь за спиной скрипнула, на пороге стоял мальчик, пяти- или шестилетний ребенок, с глазами того же самого чистого, голубого цвета, что мгновение назад смотрели на старика из Калейдоскопа.