Мы втроем смотрели ему вслед.
- Что там, Зарр? – девушка обернулась
к угрюмому. Я сначала хотел уйти, но любопытство победило. Да и не
прогоняют пока.
Зарр потер лицо руками и сел на
бревно. Сплюнул в сторону, вот ведь, верблюд контулукский.
- Пришли в Тонь, ну, где старые
корабли стоят, - это для меня пояснение, хотя я и так знаю. –
Пришвартовались на самом конце пирса, вылезли. Идем вдоль всех этих
ржавых лоханок, а Ушой все оглядывается назад. Доходим до
внутренней гавани, смотрим, стоит посудина Обуха, это недруг наш, -
это опять мне. Я киваю, мол, все понимаю. Зарр снова сплевывает. –
Обух вылезает на мостик и орет нам: «Привет, неудачники! Сдаваться
пришли?» Ну, Кит закипает, конечно, понятно, что никаких
переговоров не будет. А какие переговоры после такого… троих убили
же. Да и Тан чуть живой. И так нагло держится ведь. Подготовился,
значит. А мы, значит, как договорено было, рассредоточились, пушки
вперед выставили и по иллюминаторам смотрим.
- Налить чего? – Шенн шагнула к
избе.
- Нет, потом. И вдруг наш каторжник
безо всяких слов вскидывает гранатомет и вместо того, чтобы по
этому беспредельщику лупануть, разворачивает дуло и промеж нас
прямо по посудине, которая за нами в отстойнике стоит. Вон по той,
- Зарр машет на море, где покачивается бот с развороченным бортом.
– И хорошо так попал, там оказывается, пятеро сидело с двумя
пулеметами. Двое уже люки открыли, их через них и выбросило, а
троих внутри приложило. Вот так. Был бы нам быстрый переход в
загробный Контулук, если он есть, конечно.
- А Обух?
- Да, это только начало. Обух в нас
гранату бросает. Или не он, а кто-то из его оставшихся. Я не видел,
как смотрел на развороченный борт, так и остолбенел. Вот, граната и
прилетает. Ушой меня и Меха с пирса в воду спихнул, а сам лист
железный, который под ногами валялся, схватил и себя с Китом и
прикрыл. Мы в воде, их обоих об стенку причальную, но все живы.
Вот, и того, который бросил, из карабина тоже он снял. На борт к
ним запрыгнул, Обуху в зубы, а двоих сразу… и зло так. Я потом его
спрашиваю, как догадался и чего так скоро. Говорит, что пока вдоль
пирса шли, почувствовал, как от этого корабля с засадой теплом
несло. Остальные холодные, а тут теплый ветерок от неостывшего
движка. А зло потому, что дела у него еще большие в Корронне, а тут
всякая шваль в него стреляет. Кит раненый говорит, что с Обухом
делать, мол, не знаю. А Ушой отвечает, что повесить надо, но долго
возиться, поэтому просто пулю. А Кит: «Надо, но противно такого
стрелять». Вот еще недоумок. И тут Обух на свою дурную голову как
заорет: «Требую официального суда». Чтоб, мол, все по чести,
обвинения, судья и приговор. Мол, вы себя, каторжники, под виселицу
подвели, мол, за самосуд и вас всех…, а этот, - Зарр мотнул головой
в сторону бани, - засмеялся, да так весело, и говорит: «Как
скажешь. Данной мне властью, и, не рассматривая другие
обстоятельства, только за нападение на корабль и убийство трех
человек, приговариваю вас к расстрелу. Привести в исполнение»,
«Какой властью? Чего лепешь?», «Моею». И «бах» из отнятого у него
же пистолета. И все.