– Мы удостоились от вас, Истиной Объятый Цуй, лестного приглашения… Сегодня, могу сказать, наше собрание великолепно, и, само собой разумеется, наслаждение нужно исчерпать полностью. Прошу поэтому всех, у кого инструменты одинаковы, собраться по группам и исполнить свои мелодии.
Тогда каждый из гостей присоединился к той или иной группе, и вот полились звуки струнных и других инструментов, проносясь по тучам и звездной Хани[36]. Оставалась одна лишь всадница на фениксе, у которой не было партнера по искусству, и только когда все звуки смолкли, отрок открыл расписной шелковый футляр и положил инструмент поперек стола. Женщина вытянула свою яшмовую ручку, придав ей положение, напоминающее игру на настольных гуслях чжэн. Прозрачностью звука эта вещь во много раз превосходила цитру цинь. Яркий, сильный тембр так и раскрывал человеку грудь. Мягкий, нежный тон мог взволновать все существо.
Она поиграла не меньше чем на половину времени, нужного для кипения воды, но вся зала так и замерла: никто даже не кашлянул… Теперь она, кончая, взяла аккорд, и казалось, что она словно ударила по чистозвучному камню цину[37].
Все бросились хвалить игравшую, восклицая:
– Дама с горы Юньхэ[38], ваша музыка вне сравнений!
Затем гости поднялись всей толпой и стали прощаться… Закричали их журавли[39], завыли драконы – и сразу все разлетелись в разные стороны.
Даос велел поставить дорогую кровать и накрыть ее парчовой постелью, приготовив Вану для почивания.
Когда Ван впервые увидел красавицу, у него уже взволновалась вся душа. Теперь же, когда он услышал ее музыку, его мысли и чувства заработали с особенной силой. Ему представилось, что с таким талантом, как у него, заполучить, как говорится, «синие и пурпурные шнуры к печати»[40] будет не труднее, чем подобрать травинку, а коль скоро он станет богат и знатен, то можно ли представить себе что-нибудь такое, что бы он захотел достать и не получил бы?
И в один миг сотни мыслей и картин пронеслись хаотическими рядами, словно по ветру летучая полынь.
Даос, по-видимому, уже знал это.
– Слушай, – сказал он Вану, – ты в своем предыдущем рождении был моим товарищем по даосскому учению, но потом, за неверность мыслей и настроений, был свергнут в мир праха и всяческих тенет. Я вовсе не чураюсь тебя и искренне хотел бы вытащить тебя из злостной гущи мира… Я не ожидал, однако, чтобы твое заблуждение, твоя помраченность оказались такими глубокими, такими мутными – как тяжелый сон, от которого невозможно человека пробудить. Придется сейчас же проводить тебя в путь… Нельзя, конечно, утверждать, что не настанет время, когда мы увидимся еще раз; однако для того, чтобы тебе стать блаженным в небесах, придется ждать еще целую вечность!