Леночка не могла дождаться Олю. Но вечером за ней пришёл папа. Сказал, что сестра приболела. Леночка оделась, и они пошли домой по заснеженной улице. На фоне чёрного неба ветки деревьев казались жемчужно-белыми. Леночка засмотрелась на деревья, поскользнулась и крепко вцепилась в папину руку. Только возле подъезда отпустила и резво побежала к двери квартиры.
Дома Леночка подошла к грустной сестре и спросила:
– А сегодня тоже знаешь, что я делала?
– Нет, – пожала плечами Оля.
– Почему? – прищурилась Леночка.
– Не знаю.
Непослушные волосы и курносый носик на веснушчатом лице придавали Леночке озорной вид. Она чуть было не закричала, что так и думала, что Оля никакая не волшебница! Как вдруг весёлый взгляд потускнел, и она внезапно разревелась.
Оля смотрела и искренне недоумевала.
– Это всё из-за меня, – всхлипывала Леночка, – я рассказала Светке! Теперь у тебя нет силы!
– Что ты, Леночка! Ты не виновата, – попыталась успокоить сестру Оля, взяв её за руки. И нерешительно продолжила:
– Не было никакого волшебства. Это всё доска с объявлениями в садике. Там написано, какие у вас занятия и чем кормят. Я просто хотела, чтобы ты лучше кушала. Вот и притворилась. Немного…
Леночка молча встала и вышла из комнаты. Такого предательства она не ожидала.
Весь вечер сёстры почти не разговаривали.
Утром папа пришёл в детскую:
– Вставайте, девчонки! Просыпайтесь!
Но каждая из сестёр накинула одеяло по самую макушку.
Отец встал у окна:
– Вон весна полетела! Летит-летит!
– Где-где? – загалдели обе сестрёнки, вскакивая на ноги.
– Во-о-он. Всё! Улетела! Надо было сразу вставать.
– Папа, а ты нас завтра пораньше разбуди, – попросила Оля.
– Да, чтоб мы весну успели посмотреть, – добавила Леночка.
– Хорошо, – ответил отец, хитро прищурив глаза цвета ясного июньского неба.
Здравствуй, Дашенька!
Что же ты не пишешь дедушке? Уже лет двадцать не получаю от тебя писем. Конечно, те короткие послания, что ты сжигаешь и судорожно запиваешь шампанским под бой курантов, мне доходят. Читаю. Колдую. Только всё же мечтаю увидеть и конверт с поздравлениями.
Эх, я ведь помню те добрые слова, что писала мне мелким неразборчивым почерком. Уже всякая надежда пропала увидеть их вновь. Вот решил написать тебе сам.
Поди обижаешься, что не всё исполняю? Так обиды напрасны. Просто ты и сама не замечаешь, как сбываются просьбы. Присмотрись и обмозгуй. Уверен, что догадаешься! А иной раз я не могу разобрать твоих слов. Ты так торопишься, когда пишешь эти записки. И что вас так несёт в последние минуты уходящего года? До сих пор сомневаюсь, что же ты тогда просила «повышение» или «похудение»? Уж прости старика.