И Илона игнорировала звонки. Она сама, предварительно размотав белый телефонный шнур, чтоб доставал до дивана в гостиной, где, поджав ноги на покрывале, она удобно устроилась, обстоятельно поведала маме выдуманную историю про вчерашний вечер с девчонками, о несуществующих занятиях, подтвердила правильность своего питания. «Гречки почти не осталось, мам!» В общем, успокоила в очередной раз мать: всё в порядке с ребёнком, брошенном на произвол судьбы в большом городе, где масса соблазнов. Заодно долго и терпеливо выслушивала все мамины истории: и про георгины, и про одну непорядочную соседку: «Представь себе – муж в ЦК работает, а его жена устраивает пьяные оргии со всякими сомнительными личностями! И доигралась: кто-то написал «телегу», и у мужа теперь бо-ольшие проблемы на работе!» И всё время, пока Илона, лёжа на диване, выслушивала события дачной жизни, у неё под боком тихо мурлыкала Руфина. Накануне она обиделась на Илону за длительное отсутствие. К тому же Илона закрутилась перед выходом: то покрасит губы в ярко-красный цвет, то сдаст назад: сотрёт помаду и нанесёт бледно-розовую (красная – очень вызывающе!). То же самое с бровями и ресницами. Вечная дилемма женщины – как поступить: красить или не красить? Особенно, если и брови, и ресницы у тебя и так имеются, вполне нормального вида и размера. Но ведь сто̀ит нанести марафет. Илона уже взрослая, придёт ненакрашеная – скажут, девочка ещё. И какие духи с маминой полочки взять? Так, в этой моральной и физической свистопляске она забыла положить Руфине еду, и та страдала от голода аж до часу ночи. Но на утро Илона была прощена, и человечье-кошачье общежитие опять напоминало идиллию.
До приезда родителей оставалось ещё целых два дня. Два дня свободы. Мопассана она променяла на Жорж Санд. Она же Амандина Аврора Дюпен. Ну кто ещё в состоянии лучше написать о женщине, чем женщина! С «Консуэло» Илона провела полночи, и лишь когда где-то вдалеке забрезжил рассвет, её глаза сомкнулись, книга выпала из рук, а испуганная Руфина, едва не получившая тяжёлым томом по лбу, резво отскочила и удивлённо уставилась на хозяйку. Та спала. Спокойно и тихо. Ей снились сны, и почему-то в них всегда присутствовал один высокий широкоплечий парень. Она только догадывалась, что это Никита, но рассмотреть его никак не могла, она даже во сне щурилась от бившего прямо в лицо солнца. Потом проснувшись, прятала глаза под одеялом, но там быстро становилось душно и жарко, и результат всё тот же – не уснуть, а так хотелось спать! На самом деле, вечером она не завесила шторы и с полшестого утра в комнату пробивались по-летнему яркие солнечные лучи. Они проникали через окно, отражались от светлых обоев и неизменно били в глаза.