Но на следующий день всё равно пришлось объясниться с матерью. Татьяна Сергеевна даже с работы отпросилась и прибежала домой раньше, чтобы застать Анжелу днём, но та заявилась лишь в двенадцатом часу, в надежде, что все уже лягут спать, и она тихонько прошмыгнёт в свою комнату. Не тут-то было! Мать сидела в кухне с пустой чашкой чая, постукивала ложкой о блюдечко, уставившись в рваную дырку в клеёнке, и ждала. Едва уловив металлический скрип ключа в замочной скважине, она поднялась и, не медля ни секунды, метнулась к двери. Весь её вид: строго сведённые брови, горящие в тусклом свете слабой лампочки глаза, тонкая, как натянутая стрелой, линия губ, и даже пальцы рук, сжатые в кулаки, словно она как когда-то собиралась поколотить дочку, всё это подсказывало Анжеле, что юлить и рассказывать придуманную заранее историю бесполезно. Тут либо всё, либо ничего.
– Ну и у какой же ты такой подруги ночевала?
– Мам, какая разница, ночевала и ночевала. Ты её всё равно не знаешь.
– Какая разница? Какая разница? То пьяная домой заваливаешься, то вообще не изволишь являться! Я твоя мать! И я просто обязана знать, где ты проводишь ночи!
– Мам, мне через два месяца восемнадцать. Ты в моём возрасте уже год как без родителей жила.
– Я жила, я работала, у горячей печи на хлебозаводе стояла! – Татьяна Сергеевна перешла на крик, совсем забыв о спящем муже.
– Ну так мне тоже что ли у печи встать?
– Да уж лучше у печи, чем… – мать запнулась, подыскивая подходящее слово.
– Чем что? – Анжела уже поняла, что терять нечего, и лучше закрыть тему сейчас. Раз стало кипеть, то пусть уж докипит, пусть даже крышку сорвёт, но сейчас, чтобы раз и навсегда закрыть.
– Да мне не верится, что ты у подружки торчала до сегодняшней ночи! – мать взяла себя в руки и перевела разговор в более спокойное русло, но продолжила допрос. – Что вы вчера засиделись допоздна, заночевала и что ночевала аж до следующей ночи? Так?
– Мам, – Анжела пошла ва-банк, – ты ведь всё понимаешь, я люблю его, понимаешь, люблю. Ты ведь любила папу и сейчас тоже по-своему любишь? И до папы у тебя кто-то был. Ты любила? Вот, теперь я люблю. Вопросов нет? Я-а его лю-юблю, – медленно, чётко артикулируя каждое слово, произнесла Анжела.
Мать слегка покраснела. Упоминание о первом увлечении, закончившемся абортом, сильно её задело, но даже оно потерялось на фоне признания дочери. Татьяна Сергеевна вдруг почувствовала дрожь в коленках, и медленно сползла на вовремя подвинутый дочерью стул. Сил хватило лишь на один вопрос: