– Замолчи, ты, ужасный человек! – закричал Эразм.
В эту минуту приблизилось к ним с пением веселое шествие с факелами, которые осветили экипаж. Эразм увидал лицо своего спутника и узнал безобразного доктора Дапертутто. Одним прыжком выскочил он из экипажа и побежал навстречу шествию, так как узнал издали приятный бас Фридриха. Друзья возвращались с деревенского обеда. Эразм быстро рассказал Фридриху обо всем, что случилось, умолчав только о потере своего отражения. Фридрих поспешил с ним в город, и все было так скоро устроено, что, когда взошла утренняя заря, Эразм сидел уже на быстром коне и был далеко от Флоренции.
Спикхер описал многое, что случилось с ним во время пути. Но удивительнее всего был тот случай, который прежде всего заставил его почувствовать потерю своего отражения. Это было тогда, когда его усталая лошадь нуждалась в отдыхе и он остановился в большом городе; без всякого опасения уселся он за общий стол в гостинице, не заметив, что против него висело прекрасное, светлое зеркало. Какой-то дьявольский кельнер, стоявший за его стулом, заметил, что стул этот кажется в зеркале пустым и сидящее на нем лицо не отражается. Он сообщил свое наблюдение соседу Эразма, тот своему; по всему столу началось шептанье и бормотанье, смотрели то на Эразма, то в зеркало. Эразм еще не разобрал, что все это относилось к нему, когда поднялся с места какой-то серьезный человек, подвел его к зеркалу, посмотрел туда и, обратившись затем к всему обществу, громко воскликнул: «Очевидно, у него нет отражения!» – «У него нет отражения! нет отраженья! – закричали все разом, – это mauvais sujet[1], homo nefas[2], вытолкайте его за дверь!»
Полный ярости и стыда, убежал Эразм в свою комнату; но едва он вошел туда, как ему было объявлено от полиции, что он должен в течение часа или явиться перед всеми с своим полным и сходным отражением, или оставить город. Он поспешил уехать, преследуемый толпой и уличными мальчишками, которые кричали ему вслед: «Вон едет тот, кто продал черту свое отражение, вон он едет!» Наконец, он выехал на свободу. С тех пор везде, где он появлялся, он просил скорее завешивать зеркала, под предлогом отвращенья ко всякому отражению, и поэтому его ради шутки называли генералом Суворовым, так как тот делал то же самое.