Теперь ты знаешь о ней чуть больше. Но все-таки не понимаешь, почему я об этом начал. Старый байк, кофейня в бесконечно высоком офисном здании с гранитным фасадом из сороковых прошлого века. Я напомню. Дело в том дереве. Дереве на подоконнике. Не больше двух с половиной футов. Несколько веток, и на каждой ветке по два-три маленьких сердца.
У нее не было никакого графика, никакого плана. Просто однажды она брала ножницы и срезала одно из сердец. Клянусь, я видел, как срез мгновенно становился красным. Темно-красным. Как томатная паста Heinz. Через несколько минут срез чернел и больше не блестел. А она складывала маленькое горячее сердце (совсем как настоящее, только меньше) в бурый бумажный крафт-конверт. Складывала, обернув в серую рыхлую бумагу. Заклеивала конверт и надписывала черным маркером адрес. Маленькие ровные печатные буквы. Небольшой наклон. Так уже не пишут. Не говори. Я знаю, а вот она не знает. И пишет именно так.
Кому и зачем она отправляет этот конверт? Кто его ждет и ждет ли? Я не знаю. Я знаю, что, когда ножницы в ее тонкой, с легким прозрачным рисунком вен руке срезают сердце, она вздрагивает. Иногда мне кажется, что ей очень больно. Но она молчит. Всегда. И только прикусывает нижнюю губу. Ты увидишь этот след на следующее утро, если, конечно, встанешь в шесть и встретишь ее, выходящую из подъезда. В кофейню. Куда же еще она может ехать на своем стареньком Shwinn?
А что насчет сердца вчера в конверте? Знаешь, ты проверь в своем почтовом ящике. Может быть, узнаешь все и без меня. Сегодня. Сейчас.
Маленькое и горячее. Совсем не похожее на смешные красные сердечки в детских книжках. В буром крафт-конверте.
Спящая красавица
Так было. Стук копыт приближался по дороге, давно не знавшей торговых караванов и неизвестной даже сборщикам податей.
Плешивый старик-цыган придержал стремя гостя, помог ему соскочить с коня на сухое чистое место у покосившихся ворот и зацепил поводья за остатки коновязи у зарослей дикой малины. Сказал, что с конем ничего здесь не случится, и повел принца (нам ли не узнавать принцев) в глубь двора. Под высокую арку ворот, через вросшую в землю решетку с проржавевшей и упавшей с петель калиткой.
Плющ и дикий виноград затянули каменные башни. Прогнившие деревянные строения у стены провалились крышами внутрь себя. Когда-то их роскошные, красного дерева колонны восхищали… теперь эта резная роскошь не годилась и в камин захудалого трактира.