Из бесчувствия Иван выходил медленно. Тьма сделалась серой и какой-то дымчатой, постепенно светлеющей. Он как будто выдирался из некоей щели, которая держала его за руки и ноги. У него было ощущение, что вот, он выдирает руки из длинных перчаток, а ноги из каких-то тесных ботфорт. Тело же освободилось из щели относительно легко.
Он увидел сверху разбитый автомобиль и своё бесформенное окровавленное тело, зажатое между мятым железом двери, капота и креслом. Он не то, чтобы видел, ведь глаз у него уже не было. Он (или его сознание?) каким-то образом просто чувствовал окружающее пространство и всё, что присутствовало и происходило вокруг: два разбитых автомобиля; машины, стоящие у перекрёстка; столпившихся на тротуарах людей; острые разноцветные блики рекламных витрин, назойливо мельтешащие и равнодушные к трагедии.
Приехали две полицейские машины с синими мигалками на крышах и бус с надписью: «Медицина катастроф». Двое рослых парней в униформе с той же надписью на спине подбежали к его машине. Один начал резать смятый металл специальной машинкой с абразивным крутящимся кругом. Другой помогал ему, захватывая большими щипцами куски отрезанного железа, отдирал и отбрасывал их в сторону. Сознание Ивана (или душа?) вдруг с ужасом поняло:
– «Да ведь это я умер! А как же Лена, дети? Как же мама переживёт?»
После этой мысли он вдруг опять почувствовал невероятную боль, и ощущение зажатости в тесной щели. Панорама перекрёстка исчезла. Остались только боль и страх. Парни работали. Вибрация от крутящегося абразивного круга передавалась в кости и ещё больше усиливала страдания Ивана.
– Он живой! – выкрикнул один из парней. – Он дышит и веки дрожат. Давайте носилки!
Отрезали и отбросили последнюю железяку, зажимавшую Ивана, бывшую раньше левой дверью. Когда его вытаскивали и укладывали на носилки, каждое движение санитаров вызывало перемещение сломанных костей, что причиняло страдание, и от этого он снова вышел из тела. Сразу стало легко и покойно. Он видел, как носилки с его телом вкатили на роликах в фургончик скорой помощи.
– «А может быть не надо … ТУДА опять? ЗДЕСЬ так легко, просторно и светло! Но, Лена одна останется с двумя … Как они выживут? Мать не переживёт … Мало, что отца похоронили, ещё и меня придётся… А Тетёркин всю мою работу по-своему повернёт, а он ведь не прав … Все мои потуги прахом пойдут …, если я … Нет, надо выжить!»