Когда-то, ещё в детском саду, в первых классах, сколько было пролито им слёз из-за одного только имени. «Эй, Ванька! Ивашка! Ванька-дурак!» – неслось ему и в лицо и спину. «Самое простое – распускать сопли», – говорил отец, и Иван старался не показываться ему на глаза со своими слезами. Но мама… Она слабо, виновато выговаривала. Даже не выговаривала, а робко сетовала: «Ну, кто же в наше время даёт мальчику такое имя?..» – «Его имя не Ванька, – с холодной усмешкой отвечал отец, – а Иван. Так звали моего деда, которого расстреляли немцы за то, что он укрывал у себя цыганку с четырьмя детьми. Так звали моего прадеда. Голь перекатная, и на лапти-то денег не было, ходил бурлаком по Волге. Это настоящее имя. Сила в нём слышится. Широта. А твой Ванюша будет «Ванька», «Ванька-дурак» до тех пор, пока сам не почувствует себя Иваном…»
И пришло время, уже в школе, когда стали звать его Иваном.
Но чаще, правда, по фамилии: Судаков. Он обратил на это внимание как-то вдруг, нечаянно. Но странно, открытие не принесло ему удовлетворения. Может, потому, что и мама всё реже звала его Ванюшей, а всё чаще – Иваном.
Ещё тогда мать чувствовала скрытую правоту слов отца. Но её пугала эта правота. Скорее, тон, каким она излагалась. Мать была уверена, что люди, несущие такую правоту и таким тоном – сухи и потому могут быть жестокими, способными раздавить слабое. Не со зла, а от избытка своей грубой силы. Но эта же сила притягивала, подчиняла. Не за неё ли любила, даже не признаваясь себе, она своего мужа? Любила покорно, страдающе. Даже тогда, когда в телефонную трубку звали Сергея Владимировича звонкие, совсем молодые женские голоса… И когда он возвращался поздно и навеселе. Порою лишь на другой, третий день. Приходил со словами: «Вот я и вернулся в мою бэль па-три!» Она прощала.
Стыдно ей было перед Иваном. Стыдно и больно было видеть, что Иван уже чувствует: что-то у них неладно. Сможет ли он со временем прощать его так, как она, женщина? Вряд ли. Непрощение ожесточит его сердце. Это её пугало. Она стала замечать, как хмуро, не глядя отцу в лицо, здоровался Иван с ним, торопливо спеша по своим мальчишеским делам.
А для Ивана всё началось с одного памятного дня. Тогда он многое внезапно понял. Вернее, не понял, ему открылось многое, чего он раньше не предполагал.