– А кто там живёт, во Владивостоке?
– Военные наши стоят, Четвертого Восточносибирского линейного батальону. Переселенцев мало, манзы, в основном, проживают. Туземцы попадаются, гольды и тазы.
– Я не поняла… Манзы – это кто?
– Китайцы это. Так их там прозывают – манзы. Хилые все и будто пришибленные. Все с косичками ходят, в синих халатах драных, любят трубки курить. У меня там знакомец имелся, Ю Фонтай, так он говаривал: «Циво манза нузи? Мало‑мало кулить. Шибко холосо!» Они там – всё: и огородники, и лавочники, и прислуга, – во Владивостоке по‑вашему говаривали: «бои». – Фёдор усмехнулся. – Меня дюже уважали, окрестили «тигрой‑капитаном». Ну настоящий‑то капитан ростом не вышел. В шинели ходил, очки носил. Вылитый доктор.
– Да, вас с врачом не спутаешь! – рассмеялась Марион. – А почему «тигра»? Из‑за шрама?
– Да нет… Видать, свиреп был. Уговоры‑то бесполезны, людишки крепкой воле подчиняются. Ежели к ним с добром, так они тебе на голову сядут, и… Хм. М‑да. Послушаются окрика – хорошо, строптивы будут – силком заставляешь. Люди, они и есть люди… А тигров там – страсть! И каких! Те, што в Инднях проживают, не чета уссурийским. Здоровущи, мохнаты! Попадись такому лев в лапы – одна грива от «царя зверей» останется… Тигры в первый же год всех псов владивостокских поели, любят они собачатину. А я один раз кабана с полосатым не поделил, вот он меня и цапанул малость…
– Страшно было? – округлила глаза девушка.
– Знамо дело, страшно. Тигр одним шибом лапищи голову лошади снимает, как же тут не забояться?
– А туземцы на вас нападали?
– Да нет, мирные они. Вот хунхузы – те да.
– А хунхузы – это кто?
– А это китайские разбойники. По‑нашему если, «краснобородые». Не знаю уж, кто так назвал. Через границу к нам шастали, грабили, убивали, девок наших уводили… Олёнка моя оттудова, из Владивостока, дочерь унтер‑офицера Гурьева. Как‑то раз большая банда хунхузов налетела, еле отбились. Отца‑то Олёнкиного подранили тогда шибко, так он и не оклемался, помер. А дочку его хунхузы с собой забрали, я их у самой границы догнал, на речке Суйфун. Там всех и положил, желтопузых да краснобородых… Гурьев не отошёл ещё, когда мы с Олёной возвернулись, радовался… От боли стонет, а рот в улыбке кривит. Я как раз в обратный путь собирался, корвет наш к отплытию готовился, и упросил меня унтер дочку его с собой забрать, до дому вернуть…