Тигренок рос в два раза быстрее, чем щенки, с которыми он, играя, кувыркался и дрался. Рана на его передней лапе зажила, и он все чаще выигрывал. Как и предсказывала Вавацека, Тигренок рос гораздо более крупным и быстрым, чем щенки, принявшие его как своего брата.
С одной стороны, это радовало Атлатля, ведь детеныш был здоров и силен. С другой – он боялся. Скоро Тигренок станет большим, и у Атлатля не будет иного выбора, кроме как отпустить его на волю в холмы, чтобы впредь зверь сам заботился о себе.
Юноша знал, что будет горевать о нем, словно о погибшем друге.
Атлатль закрыл глаза и тихо запел, как будто тот день уже настал. Так племя чтило память мертвых.
Он почувствовал чью-то руку на своем плече и вздрогнул.
– Я пришла спросить, не расскажешь ли ты детям какую-нибудь историю, – молвила Тахи. – Но не могла не заслушаться твоим пением.
Атлатль улыбнулся, увидев, что она вплела себе в волосы подаренные им цветные перья.
– И не сбежала? Разве ты не считаешь мое пение грозным оружием?
– Твой голос не создан для того, чтобы петь мелодии, – произнесла Тахи. – Важно лишь то, что пение исходит от сердца.
Она присела рядом с ним, скрестив ноги. И спросила, глядя на горизонт:
– Ты помнишь свою мать?
Атлатль знал, почему она спрашивает его об этом. Прошлой зимой мать Тахи погибла.
– Нет, – ответил он. – Мне жаль. Я был слишком маленьким, когда она умерла, и не запомнил ее.
– Порой я даже завидую тебе, – отозвалась девушка. – Каждый день меня охватывает тоска по матери. Я помню столько всего! Каждый вечер я пою, думая о ней. Вспомнить отца у меня не получается, поэтому я не плачу и не пою о нем. Ничто не ранит мое сердце, кроме моей матери…
Атлатль посмотрел на нее.
– Я хотел бы встретить свою мать, чтобы у меня появились воспоминания о ней, и тогда я бы оплакивал ее. Я думаю, все это очень тяжело. – Он сорвал травинку и стал рассматривать ее. – Люди говорят, что я на нее похож. Ей тоже нравилось рассказывать истории. И я уж точно не похож на моего отца. Он…
Юноша запнулся. Не стоило делиться с другими своими трудностями.
– Он… что? – спросила Тахи.
Атлатль встал, стараясь не припадать на искалеченную ногу, и улыбнулся ей, как будто они всего-навсего обсуждали, пойдет ли дождь.
– Ты говорила о детях, – напомнил он. – Хочешь, чтобы я рассказал им историю?