– Нет, не могу больше, сил нет, – выдавил он из себя, тяжело дыша.
– Да, сдохла, сука, – быстро согласился водила, вытирая пот с лица грязной тряпкой. – Придётся опять катить до города. – Он слез со своего ненадёжного коня и пнул его ногой, отчего тот завалился на бок.
– А ты его спрячь в кустах, а потом вернёшься за ним на машине, – предложил Петухов.
– И то верно, катить по такой жаре эту колымагу – сдохнешь.
Они вдвоём закатили мотороллер в придорожные заросли и забросали ветками. Водитель взял с собой объёмистый баул, до этого стоявший на полу драндулетки, и, выйдя на дорогу, снял с головы круглый шлем, под которым оказалась маленькая морщинистая голова с редкими волосками, воткнутым в неё наискосок крючковатый, как у грифа, нос и выпуклые глазки с поволокой. Баул был, видимо, очень тяжёл, и паренёк в коже, обильно потея, с трудом нёс его, перекосившись на одну сторону.
– Давай одну ручку, помогу тебе нести, – предложил ему Петухов. Малохольный живо согласился, утомлённо бросил баул на дорогу. В нём что-то звякнуло. Когда уже вдвоём они подняли сумку, Петухов сказал:
– Ого! У тебя там что, гири?
– Нет, только гантели, книги научные, инструмент разный профессиональный, – уклончиво пояснил тот и спросил в свою очередь тоном старшего:
– Тебя как звать?
– Петухов.
– Значит, Петя, – тут же окрестил его малохольный.
– А тебя как? – в тон ему спросил Петя.
– Каширины мы, из дворян, – важно ответил тот и задрал голову.
– Значит, Кеша, – утвердительно сказал Петухов и протянул руку новому знакомому.
Кеша с сомнением посмотрел на толстую ладонь, стащил с руки крагу и протянул ему свою худенькую кисть с тонкими пальчиками. Петя осторожно взял её, слегка сжал, чтобы не сломать, и тут же отпустил, засмущавшись.
– Почему ты так основательно одет, Кеша, тебе не жарко в кожанке? – спросил его Петя, чтобы как-то начать диалог после затянувшейся неловкой паузы.
– Видишь ли, Петруха, – тоном учителя словесности начал Кеша издалека, – я еду в город устраиваться на работу, туда, где раньше работала моя тётка прозектором, и поэтому надо выглядеть прилично, соответственно, а не как какой-нибудь босяк, – и неодобрительно покосился на голые Петины ноги. – Да и привычка с детства осталась одеваться тщательно и поплотнее.
– Зачем?
– Мы жили в многоквартирном доме, и когда мать выпускала меня погулять, я не выходил во двор, там взрослые мальчишки меня пинали, а оставался в подъезде и для развлечения рисовал на стенах разные нехорошие слова и рожи. За этим занятием меня как-то застала пьяная уборщица подъезда, лохматая толстая и страшная, и как закричит: «Ах ты, пачкун-негодник! Вот сейчас поймаю и сику тебе надеру!». Мне стало ужасно страшно, и я со всех сил бросился бежать в свою квартиру и там спрятался под кроватью. Потом мне пацаны рассказали, что это вовсе не страшно, а даже приятно, но я от этих рассказов стал ещё больше бояться пьяной уборщицы, представляя себе, как она ловит меня в тёмном подъезде, стаскивает шорты и сосёт, как карамельку, мой писун своим огромным ртом. И с тех пор на прогулку я старался одеваться как можно теплее, чтобы уборщица не смогла сразу добраться до моего сокровенного писуна.