Одно время барышня эта увлекалась древностями. Она повелела вырубить половину парка при московской усадьбе отца и установить там миниатюрную копию египетского сфинкса высотой в десять аршин. После она прознала, что какая-то там светская львица в Париже ввела моду на ручных экзотических животных, и папаша выписал своей ненаглядной дочурке китайскую мартышку, с коей та являлась на все приемы, пока однажды обезьяна не сорвалась с цепочки и не устроила немыслимый переполох на балу самого генерал-губернатора. Далее просвещенная девица загорелась любовью к театру и даже хотела сама начать играть на сцене, но тут родитель проявил строгость и этакое срамное занятие дочери запретил строго-настрого. Барышня, как полагается, неделю обиженно поплакала, а после придумала достойную замену несложившейся связи с Мельпоменой. Дабы удовлетворить страсть к высокому искусству, а еще и приобщить к нему папашу, неугомонная девица решила заказать парный портрет себя и отца в образе Шекспировских Миранды и Просперо. Тут-то ей и подвернулся художник-романтик господин Руднев.
Дочка заводчика водила дружбу с некой особой, отношения с которой у Дмитрия Николаевича одно время имели известный характер. Отношения те давно уже выгорели дотла и, что называется, поросли быльем, но художник и бывшая его муза остались добрыми приятелями, поэтому, когда дама эта попросила Руднева нарисовать портрет подруги, тот не задумываясь согласился. Однако теперь Дмитрий Николаевич отчаянно жалел о данном им обещании.
Во-первых, образы героев «Бури» абсолютно не подходили мордатому и развязному заводовладельцу и его капризной кривляке-дочери. Во-вторых, эти двое желали, чтобы Руднев сам являлся к ним для сеансов, чего тот никогда не делал, всегда работая исключительно в своей мастерской. А в-третьих, и это уж было совсем неприемлемо, будущая модель воспылала к Дмитрию Николаевичу нежными чувствами и всеми допустимыми и не совсем допустимыми способами пыталась добиться от него взаимности.
– Так как же с окнами-то поступить, Дмитрий Николаевич? – обиженный голос дворецкого вывел Руднева из задумчивости.
– Бог с ними, с окнами, Тимофей Кондратьевич! – попытался урезонить старика Дмитрий Николаевич. – Вы посмотрите, какие тучи с самого утра ходят, и парит. Верно, дождь будет к вечеру. Окна ваши сами помоются.