– Не торопись возвращаться, Эрбин! Прежде хорошенько поразмысли – хочешь ли ты сделать остановку посреди людей или взмыть сразу ввысь? – спросил густой баритон, звук которого доносился сразу отовсюду и дарил неизъяснимое спокойствие. – Твои правдивые речи, мудрость, добросердечие и смелость уже отворили врата в наши чертоги, где всегда рады встретить достойного вечности мужа.
Непостижимым образом Гавальдо сразу же уяснил, что к нему обращается грозный Бог сражающихся за справедливость воинов. Практически всякий смертный мужеского пола испытывал благоговейный восторг перед его величественными изваяниями, а ратники накануне битвы вырезали на щитах символ своего небесного покровителя – зигзагообразную разящую молнию.
– Позволь мне, громовержец, вновь обнять жену, детей и с новыми силами продолжить начатое дело, – смиренно, но совершенно не колеблясь ответил Эрбин. – Я полон решимости вывести на чистую воду придворных негодяев.
– Что ж, похвальный порыв. Другого я от тебя и не ждал, – молвил Бог-воитель. – Только всегда помни, что в битве за справедливость легко оступиться, поддавшись минутному смущению или соблазну, и потерять нынешнюю благосклонность небес вместе с вечной жизнью.
Лишь только голос умолк, как Гавальдо ощутил терпкий запах искуренных трав и услышал взволнованный шепот окружающих его людей. Просачивающийся сквозь опущенные веки солнечный свет будто весело говорил ему: «Довольно спать, пора пробуждаться!». Не в силах противостоять столь задорному призыву и желая поскорее увидеть находящихся рядом, он глубоко вздохнул полной грудью и открыл глаза.
Радостная весть о возвращении Эрбина из небытия бесчувственности быстро достигла королевства и свежим ветром разнеслась по всем его уголкам. Однако восстановление просветителя вопреки первоначальному оптимизму и наполненной бодростью молве оказалось долгим, тяжелым и кропотливым процессом, потребовавшим титанических усилий прежде всего со стороны самой жертвы отравления. Гавальдо пришлось буквально заново учиться произносить слова, складывая их в предложения и самостоятельно передвигаться, не теряя при этом равновесия. К тому же на первых порах память давала серьезные сбои, отчего некоторые из старых товарищей поначалу казались ему посторонними. Все же мало-помалу, медленно, даже порой мучительно, прежние реакции вместе с памятью и самоощущением возвращались к Эрбину, и к концу второго месяца своей реабилитации он стал прежним человеком, чему более всего способствовала его ненасытная жажда жизни, а также неусыпная забота близких.