.
«Ни один из пунктов Версальского договора не раздражал Германию так, как тот, – пояснял Ширер, – по которому был образован Польский коридор, дававший Польше выход к морю и отсекавший Восточную Пруссию от рейха»[209]. «Отдать Польше 2 миллиона немцев, – ради этого коридора, предупреждал еще в Версале Ллойд Джордж, – в высшей степени опасно…, это большая ошибка»[210].
«Нет ни одного немца…, готового воевать ради возвращения Эльзаса и Лотарингии, но нет и никогда не будет также немца, – подтверждал министр иностранных дел Германии Г. Штреземан в интервью Б. Локкарту в 1929 г., – начиная с императора и кончая самым нищим коммунистом, который согласился бы признать нынешнюю германо-польскую границу. Исправление польской границы принесло бы Европе столетний мир…»[211].
«Создание Польского коридора в тысячу раз более тяжкое преступление, чем создание Германией в случае ее победы в войне коридора, допустим, через нынешний Каледонский канал и передача Голландии этой полосы с единственной целью ослабить Британию, – пояснял британский исследователь М. Фоллик в 1935 г., – Примерно так поступила Франция, предоставив Польше коридор, разрезавший одну из наиболее плодородных областей Германии. Согласившись на этот преступный акт, союзники Франции совершили одно из самых тяжких, известных в истории преступлений против цивилизации… Чтобы дать Польше морской порт, было совершено другое преступление против Германии – у нее отобрали Данциг. Но из всего более немецкого в Германии Данциг является самым немецким[212]… Рано или поздно Польский коридор стал бы причиной будущей войны»[213].
«Требования, предъявленные Германией, – приходил к выводу британский историк Фуллер, – не были неразумными»[214]. Гитлер имел все основания на взаимопонимание с Польшей, и воевать с ней в ближайшее время не собирался: 25 марта 1939 г. в беседе с главнокомандующим сухопутными силами Германии В. Браухичем, Гитлер говорил о нежелательности насильственного решения Данцигского вопроса, однако считал все-таки заслуживающей обсуждения военную акцию против Польши при «особо благоприятных политических предпосылках»[215]. Ключевое слово в данном случае, как и во время Мюнхена, оставалось за Лондоном.
Однако на этот раз, неожиданно для Берлина, все пошло иначе: в ответ на зондаж Риббентропа относительно Данцига, правительство Чемберлена, под давлением президента США